Болотница

Именно сейчас я почему-то отчётливо почувствовала, что стою по щиколотку в холодной болотной жиже, которая украдкой пробралась в кроссовки, и их потихоньку засасывает, будто кто вцепился в подошвы и настойчиво тянет вниз. Страшно желая зажмуриться и всё же не в силах не смотреть на это мерзкое существо, я с отчаянием думала: «Ну почему это случилось именно со мной? Со мной же никогда не происходит ничего необычного!»

Девушка (или всё же болотная тварь?) перехватила мой взгляд, и, как только поняла, что обличена, то вся сразу переменилась. Теперь это была не несчастная бледная страдалица, нуждающаяся в помощи.

Черты лица её неуловимо исказились, будто кто бросил в стоячую воду камень, и передо мной теперь стоял не человек, а что-то, словно бы попытавшееся принять человеческий облик, и в общих чертах это ему удалось, но если с фигурой получилось добиться сходства, то с лицом вышла промашка. Кто-то будто лепил его из болотной глины неумело, зная о человеческом лице только понаслышке.

Такое впечатление, что она только принимала тот облик, который я сама додумывала для неё на основе своего предыдущего опыта, своих ожиданий, а как только связь между мной и ею была потеряна, всё изменилось, как бывает, когда в телевизоре теряется сигнал и картинка постепенно искажается, прежде чем окончательно пропасть.

Болотница, а это, вне всякого сомнения, была она, что-то неразборчиво и зло зашипела. И только секунду спустя я расшифровала этот звук как слова:

— А-а-а-а, догадалась!

И одновременно с этим меня окатила такая волна болотного, тухлого, гнилостного зловония, что меня чуть не вывернуло наизнанку.

Никогда я не испытывала такого страха, действительно леденящего, отметающего все другие чувства и мысли, когда вокруг всё проступает с кристальной чёткостью и будто замедляется, и ты ясно осознаешь, что это, может быть, конец всему на свете или, может быть, только начало, но начало того, чего лучше не знать, не думать, не предполагать.

Даже не осознавая, что делаю, я резко выставила перед собой самодельный деревянный крест и, держа его одной рукой, другой выхватила из заднего кармана тетрадку Лоскатухина. Сама не понимаю, как у меня получилось, не выпуская крест из руки и держа его на уровне лица, одной рукой практически тут же интуитивно перелистать дневник до нужного места с молитвами. Подняв его на один уровень с крестом, чтобы одновременно не упускать из вида гусинолапую сущность, я, почти не запинаясь, начала вслух читать сначала «Отче наш», потом переписанные Евгением Лоскатухиным псалмы, практически не понимая их смысла, но с уверенностью в правильности своих действий.

Нечисть зашипела совсем уж по-гусиному и стала отступать назад в болото, шлёпая по жиже, уже не скрывая перепончатых лап. Мутными чёрными пуговицами глаз она внимательно следила за мной, не моргая. Пальцы, несоразмерно длинные, похожие на паучьи лапки, сжимались и разжимались, будто пульсировали.

Но отступала ровно настолько, чтобы дать мне возможность подойти поближе, начать преследовать её.

Я продолжала стоять, где была. Когда я начала молиться, мне даже показалось, что мои ноги больше не погружаются в топь, будто снизу перестали тянуть, будто сама я стала легче. Но даже если бы было иначе, я всё равно осталась бы на месте. Не требовалось особой сообразительности, чтобы понять расчёт твари: она-то легко передвигалась по трясине, в самой топи, где человека или животное покрупнее птицы немедленно засосало бы.

Отступив ещё немного и видя, что я не трогаюсь с места, болотница прошипела, пытаясь без особого успеха (или уже без особого старания) воссоздать жалобный девичий голос, но всё же уже гораздо отчётливее, чтобы я разобрала её речь:

— Что же ты остановилась? Разве ты не видишь, что сильнее меня? Разве ты не хочешь подойти и прекратить мои мучения? Свои мучения? Разве не хочешь уничтожить меня?

Я только ещё громче молилась, стараясь не сильно вслушиваться в то, что шипела болотная тварь. Я боялась, что, если я хоть на секунду запнусь, она рванётся ко мне и с голодной звериной жестокостью растерзает на месте. Эта картина настолько ясно и страшно представилась моему воображению, что живот будто скрутило ледяными лапами, а дыхание перехватило. Но даже беззвучно, громко глотая воздух, я продолжала читать.

— Разве ты не хочешь спасти свою мамочку? Забрать её от меня? — продолжала искушать тварь, тоже остановившись, но не решаясь сделать ни шага вперёд, прикидываясь испуганной и слабой. Ей даже удалось немного вернуть себе девичье лицо, будто каким-то образом она подкрутила настройки. Даже гусиное шипение, мерзко искажавшее её голос, будто поубавилось. Мой страх придал ей силы, она питалась им, питалась моими эмоциями, сосала энергию, как болотная пиявка.

— Иди же, я теперь не смогу причинить тебе вреда… Ты такая сильная! Не такая, как другие…

— Вичка, не ходи!