Болото пепла

В общем, спорили много, а версии выдвигались одна убедительнее другой, но в итоге все сошлись лишь в том, что госпожа Бэж проявила себя настоящей героиней и достойна того, чтобы быть увековеченной в памятнике на центральной площади Бузинной Пустоши. Беспорядок, царивший в доме, свидетельствовал о том, что она дорого продала свою жизнь. В общем шуме дама в пышном кринолине тихонько шепнула своей подруге:

– Глядите, сколько варенья на полу! А говорила, одну баночку на год растягивает…

Потом кто-то крикнул «расступитесь!», и вперед протиснулся мужчина в голубом пиджаке и с огромным серым бантом-бабочкой на шее. Им оказался господин Бромс. Осмотрев жертву, он сообщил собравшимся, что госпожа Бэж жива – просто подпала под удушающее действие чрезвычайно мощного яда на основе вытяжки из земноводного «Тираножабус Леталис»[39] и может пребывать в таком состоянии еще долго.

Накануне она пришла в аптеку за вышеозначенным ядом, объяснив, что в ее доме завелись огромные крысы, прямо-таки размером с человека, и что она опасается за сохранность своего наряда ввиду предстоящего званого обеда. Она особенно настаивала на чудовищных размерах, утверждая, что обычные средства здесь не помогут. Ее описаниям господин Бромс, разумеется, не поверил, посчитав, что госпожа Бэж, как и все леди, преувеличивает, воображая крыс размером едва ли не с динозавров. Тем не менее со вниманием отнесся к ее пожеланию и снабдил соответствующим средством в пузырьке в черно-желтую полоску, предупредив, что наносить его следует исключительно в перчатках, а наутро непременно спрыснуть наряд нейтрализатором, и лишь после этого надевать.

Еще немного погалдев и позаботившись о Лаванде и Фуксии, гости разошлись. Об Эмеральде тоже не забыли.

В редеющей толпе одна дама обратилась к другой:

– Так что же, получается, госпожу Бэж задушила жаба?

– Выходит, что так, – растерянно подтвердила вторая. – Ну надо же, кто бы мог подумать: такая утонченная леди, а едва не скончалась от банальной жабы…

– Леди? Хм-м…

Они развернулись и разошлись в разные стороны, но в головах обеих уже зрело одно и то же зерно сомнения.

Эмеральда Бэж очнулась через две недели, но так и не раскрыла тайны о том, что произошло тем вечером. День ее приема действительно вошел в историю, правда, не всемирную, а лишь Бузинной Пустоши. Хотя, к сожалению, в несколько ином свете, чем ей бы того хотелось. С тех пор многие поколения бузинцев вспоминали его в таких терминах, как «Кровавое пиршество госпожи Бэж» или «Кровавая вечеринка у Эмеральды» (последняя фамильярность ее бы особенно покоробила, но Эмеральда уехала из Пустоши, и никто не знал куда). Ею даже пугали маленьких детей, когда те не слушались, угрожая, что за ними явится Красная леди с головой мужчины. После этого малыши и пикнуть не смели.

Памятник ей тоже возвели, и все считали парик самой удачной его частью. Им продолжали восхищаться еще многие века – даже тогда, когда забыли имя самой героини.

Но все это было потом. А в тот день все были слишком взбудоражены произошедшим, обсуждая новости снова и снова.

Плюм вернулся в трактир совершенно подавленным. Мало того что все возложенные на Эмеральду планы рухнули из-за произошедшего, так еще и одолевала досада из-за впустую потраченных денег. И куда теперь прикажете девать все эти тряпки?!

Он поднялся наверх и едва успел зайти в свою комнату, как дверь позади него с грохотом захлопнулась. Плюм подскочил чуть не до потолка и обернулся. Рядом с закрытой дверью стояла Сангрия, поигрывая скалкой. Возле нее в угрожающей позе замер Хрякус, вперившись в него хитрыми глазками.

– Откуда это ты такой расфуфыренный идешь, а, Плюмчик? – Скалка смачно впечаталась в ладонь.

– Так это, то самое… потому что… вот оно как…

– Не смей мне врать! – рассвирепела Сангрия. – И даже не вздумай отпираться! Я все знаю – про тебя и твоих профурсеток!

Плюм так опешил, что не нашелся с элементарным ответом, не говоря уже о вранье. Он-то всегда думал, что очень ловко заметал следы любовных похождений. Настолько ловко, что девицы сами приходили к мудрому решению скрыться с глаз долой, когда понимали, что он к ним охладел.

Сангрия ткнула в него скалкой:

– Заруби себе на носу, Плюмчик, ты мой и только мой. И я не позволю ни одной из этих вертихвосток встать между нами!

Плюм перевел взгляд на мраморную скалку, на ухмыляющуюся морду Хрякуса, на острые кривые клыки, и до него вдруг дошло:

– Значит, они… все они… – Он никак не мог докончить фразу, только беспомощно тыкал в Хрякуса.

– Да, – сурово кивнула Сангрия. – И это меня-то ты вздумал провести? Да я знаю тебя как облупленного!

Плюм все еще не мог оторвать глаз от пасти Хрякуса:

– Что же, все-все: Елена, Дидона, Мессалина, Рукаэль, Лукреция…

Сангрия, кивавшая после каждого имени, внезапно нахмурилась:

– Лукреция? Кто такая Лукреция?

– Никто-никто, – пролепетал Плюм.

– Смотри у меня, Плюмчик, я тебя люблю, но даже мое терпение небезгранично. Еще один такой фокус и…

– Ну что ты, пусечка, – попытался подольститься Плюм. – Ты же знаешь: все это блажь, и ты у меня одна!