Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

Дважды в неделю Рене затемно отправлялся на своем Peugeot на Фултонский рыбный рынок на Манхэттене. Важно было попасть туда ровно к пяти утра: приедешь раньше – подсунут вчерашнюю тухлятину; опоздаешь – прибудешь к шапочному разбору. А в пять утра там есть все, что хочешь, и свежайшее – и гребешки, и мидии, и полосатый окунь, и нежнейшие крабы с мягким панцирем. Загрузив рыбу и морепродукты в багажник, он отвозил этот «улов» в глубь дебрей каменных джунглей на задах Рокфеллер-центра, где на востоке 49-й улице в доме 18 располагался ресторан Le Chanteclair, открытый им в 1953 году вместе с Моррисом.

Обычно к возвращению Рене с рыбного рынка брат уже был на месте. Вдвоем они обходили гулкий пустой зал, мысленно приготовляясь к дневному наплыву посетителей. Затем братья возвращались в Куинз, в район Форест Хиллз, где обосновались в паре кварталов друг от друга, и расходились по домам отдохнуть пару часиков, прежде чем отправляться обратно на Манхэттен к открытию ресторана.[796]

К началу вечера в Le Chanteclair стояло бурление от гомона и смеха под старые добрые французские вина и блюда классической кухни. Роль мэтров заведения попеременно исполняли Рене и Морис, – непременно в элегантных костюмах и при галстуках они встречали дорогих патронов и, весело балагуря с ними, сопровождали гостей к их излюбленным местам у стойки или в глубине зала. Сестра Сюзанна была у Дрейфусов за кассира и администратора на телефоне. Шесть дней в неделю, зачастую по четырнадцать часов в сутки в поте лица трудилась эта троица в семейном ресторанном бизнесе.

Более четверти века Le Chanteclair был излюбленным местом сбора и отдыха нью-йоркских участников и энтузиастов автогонок. Стена напротив длинной барной стойки была вся увешана фотографиями с автографами знаменитостей – и старой гвардии в лице Нуволари, Широна, Вимилля и даже-таки Караччолы, и нового поколения, представленного столь славными гонщиками как Фил Хилл, Стирлинг Мосс, Эй-Джей Фойт, Джеки Стюарт и иже с ними. Были среди представителей этого нового поколения и завсегдатаи Le Chanteclair, и у этой когорты Рене и вовсе почитался чуть ли не за крестного отца.

Бар располагался при входе, а обеденный зал – дальше, в глубине. Стены его были расписаны видами Франции, в частности, на одной была в деталях воспроизведена площадь Согласия. Посетители редко расходились, не дождавшись кого-нибудь из знаменитостей, и не только автогоночных. Частенько захаживали в Le Chanteclair и Уолтер Кронкайт[797], и Нил Армстронг, и Эдит Пиаф, и Билли Джин Кинг[798], и Уильям Фолкнер. Всех их влекла сюда не только отменная кухня и знатная коллекция французских вин в погребах ресторана, но и – прежде всего – удивительно теплая атмосфера дружеской компании, которую культивировали у себя в заведении братья Дрейфусы.

Le Chanteclair, опять же, помогал Рене не выпасть по завершении активной карьеры гонщика из горячо любимого им мира автоспорта, страстное увлечение которым он пронес через всю свою долгую жизнь. Несколько раз он возглавлял гоночные команды на правах капитана и совершал круги почета перед гонками Гран-при, в частности, в Монако в 1980 году – в честь полувекового юбилея одержанной им там победы. В 1952 году Рене даже решил тряхнуть стариной и вышел на старт «24 часов Ле-Мана», однако финишировать там ему помешала поломка его Ferrari. В интервью, которое он дал через несколько лет после закрытия в 1979 году своего ресторана и ухода на покой: «Я любил гонки. И продолжаю любить, и буду любить их до самой смерти».[799]

Как явствует из самого заглавия книги его мемуаров – «Две моих жизни», – Рене на самом деле сделал две долгие и успешные карьеры: первую в качестве одного из лучших гонщиков в истории французского автоспорта, а вторую – в ипостаси содержателя знаменитого американского ресторана французской кухни. Характерно, что в мемуарах он как бы забыл о разделявших две эти жизни годах службы в американской армии, хотя именно свой воинский подвиг в годы той страшной вой ны с гордостью считал своим наивысшим свершением. На протяжении всей своей долгой жизни Рене оставался убежденным агностиком – и всячески приуменьшал роль своих этнических корней в огромном символическом значении его славной победы над немцами в По. «Меня тут внесли в “Энциклопедию евреев в спорте”, — скромно написал он в своих мемуарах. – Ну так ведь, если бы таковая имелась, меня бы и в католическую энциклопедию спорта тоже полагалось бы внести».[800]