На трассе вокруг лимана Меллаха стояла сорокоградусная жара, когда лично губернатор Бальбо дал старт гонке отмашкой государственным флагом Италии. Формульные машины – мешанина из «серебряных стрел» из двух немецких колчанов и красных Alfa Romeo – успели выйти из первого скоростного поворота к тому времени, когда Рене на своей вяло стартовавшей по этому пеклу Maserati в него только вошел. А затем еще до завершения им первого круга автодром окутала такая мгла из взметенного гонщиками песка и дымного марева выхлопных газов, что не только горизонта, но и вовсе никаких ориентиров в поле зрения не осталось, – все расплылось и стерлось.
Его Maserati, однако, оказалась достаточно юркой и прыткой зверушкой, и Рене вышел в лидеры в своем классе задолго до середины дистанции и уверенно отрывался все дальше от преследователей. Но при этом его снова и снова с истошным ревом обходили на круг формульные машины, возникавшие будто из ниоткуда, проносившиеся мимо в вихрях песка на скорости 280 км/ч и тут же растворявшиеся в знойной мгле. Находиться с этими тварями на одной трассе было просто жутко. Тем не менее, Рене финишировал первым в своем классе, проявив и мастерство, и железные нервы, то есть, именно то сочетание качеств, которое в прошлом и делало его топовым гонщиком Гран-при.
Первым же к финишу прискакал впервые вышедший на старт официальной гонки Mercedes W125. Вот только победу на нем праздновал и награду из рук Бальбо принимал двадцативосьмилетний Герман Ланг, опередивший не только соперников из Auto Union, но и Руди с Манфредом фон Браухичем – к их немалой досаде.[472]
Ведь этот выходец из механиков команды Mercedes всего лишь год назад обслуживал их машины. Когда дошло наконец до выпивки в баре, Манфред громко распорядился: «Всем шампанского!.. Ах, да… И одно пиво – Лангу».[473] До Рене же и его победы в своем классе на Maserati никому там никакого дела вовсе не было.В перерывах между соревнованиями спорткаров и
В начале июня Рене неожиданно получил по телефону странное приглашение от Бэби Хоффман заехать и составить ей компанию за обедом для важного разговора тет-а-тет. Странным оно было хотя бы потому, что Бэби со времен его гонок за Ferrari считалась лучшей подругой его жены, – и какие такие секреты у нее могут быть от Шушу? Заехав за ней, Рене застал Бэби за сбором чемоданов.
– Вот, съезжаю от Луи, – сказала она. – И выхожу за Руди.[475]
Рене не стал ее отговаривать. Ее жизнь – ее право. Но и желаемого одобрения от него она не дождется. Луи – один из его самых близких друзей. Более того, хотя Рене ничуть не верил в то, что Руди действительно разделяет нацистские идеи и симпатизирует им (в отличие о Манфреда), он откровенно прогнулся под их давлением и безропотно встал в первые ряды героев, салютующих Гитлеру. Все это Рене проговорил сугубо про себя, а так – просто отвез Бэби с вещами до вокзала.
На следующее утро Рене проснулся от того, что кто-то ломится к нему в дверь, встал, открыл. На пороге квартиры стоял разъяренный Луи: «Как она только могла так со мною поступить?! Может, ты мне объяснишь?!»
Ни объяснить другу чего бы то ни было, ни успокоить его Рене был не в силах. Луи был просто невменяем от злости, иначе и сам бы мог припомнить, что несколько лет назад в точности так же увел Бэби у ее первого мужа. Луи ушел от Рене в такой же ярости, в какой пришел.
Смерть, соперничество, измены, старые счеты, политика – все это смешалось в мире Гран-при и взрывало его изнутри, безвозвратно разметая на жалкие ошметки…[476]
19 июня Руди и Бэби без лишнего шума обвенчались в Лугано. Фотографам, однако, удалось запечатлеть новобрачных с неотразимыми улыбками на устах на балконе их шале над гладью озера. Это был счастливейший за долгие годы день в жизни Руди. Ну а 22 июня молодожены отправились в свадебное путешествие на немецком трансатлантическом лайнере «Бремен» – в Нью-Йорк, на Кубок Вандербильта.[477]