Большая грудь, широкий зад

Руки у меня скользкие, у нее тоже. Стоило потянуть посильнее, и ее руки выскользнули из моих, как вьюны. Все вокруг лежали, уткнувшись в землю, и не осмеливались встать. Сноп белого света все так же падал на экран, ссора американской парочки достигла наивысшей точки, женщина занесла над похрапывающим мужчиной нож.

– Няньди, Няньди, где ты? – донесся от проектора обеспокоенный голос Бэббита.

– Я здесь, Бэббит, помоги мне… – И сестра протянула к своему Бэббиту руку. Заплаканная, она говорила с присвистом.

Бэббит двинулся к ней, покачиваясь, – длинный, тощий, – с трудом пробираясь через грязь, как конь.

– Стой! – раздался громкий окрик, и кто-то выстрелил в воздух. – Не двигаться!

Бэббит мгновенно растянулся на земле, будто перерубленный в поясе.

Откуда-то приполз Сыма Лян. У него было задето левое ухо, на щеке, на волосах и на шее запеклась кровь. Он поднял меня и быстро ощупал негнущимися пальцами, проверяя, цел ли я.

– Порядок, младший дядюшка, – заключил он. – Руки на месте, ноги на месте.

Потом нагнулся к шестой сестре, стащил с нее трупы и помог подняться. Ее белое платье пропиталось кровью.

Под потоками дождя, который обрушивался градом стрел, нас загнали на ветряную мельницу – самое высокое строение в деревне, ее и приспособили под тюрьму. Вспоминая об этом, понимаешь, сколько у нас тогда было возможностей убежать. Ливень быстро потушил факелы в руках ополченцев, солдаты и сами брели, спотыкаясь и не зная, как спастись от хлеставших ледяных струй, – даже глаз было не открыть. Дорогу впереди освещали лишь два желтых луча карманных фонариков. Но никто не убежал. Одинаково нелегко было и нам, и конвоирам. А как только подошли к прогнившим воротам мельницы, солдаты заскочили под крышу первыми.

Казалось, мельница подрагивала под ливнем, в синих сполохах молний можно было видеть настоящий водопад, устремлявшийся через прорехи в крыше. С жестяного карниза сверкающий поток низвергался в канаву возле ворот, сероватая вода заливала улицу. Пока мы тащились от гумна, я потерял из виду и шестую сестру, и Сыма Ляна. Прямо передо мной был солдат семнадцатого полка в черном дождевике. Вздернутая губа открывала желтые зубы и алые десны, невыразительные глаза с поволокой. Вспыхнула и погасла молния; в нависшем мраке солдат чихнул, в лицо мне пахнуло махоркой и редиской. В носу засвербило. Вокруг зачихали и другие. Хотелось найти Няньди и Сыма Ляна, но кричать я не смел и, вдыхая запахи грозы с примесью горелой серы, лишь ожидал под оглушающие раскаты грома следующей краткой вспышки, чтобы попытаться определить, где они. За спиной малорослого солдатика я заметил худое, землистое лицо Щелкуна. Он смахивал на восставшего из могилы мертвеца. Желтое лицо стало алым, вихры торчали двумя кусками войлока, шелковый халат прилип к телу, шея напряженно вытянулась, куриным яйцом выпирал кадык. Ребра у него выступали – хоть пересчитывай, а глаза мерцали, как блуждающие огни на кладбище.

Перед рассветом дождь стих, грохот воды сменился редким постукиванием по крыше. Молнии сверкали не так часто, цвет их вместо устрашающе синего и зеленого стал тепло-желтым, иногда белым. Раскаты грома постепенно удалялись; с северо-востока подул ветерок, он шелестел по кровле, а застоявшаяся вода стекала в щели между жестяными листами. Холод прохватывал до костей, и люди – друзья ли, враги – стали жаться друг к другу. В темноте всхлипывали женщины и дети. Мошонку свело от холода, боль перекинулась внутрь, к желудку, – казалось, там просто кусок льда. Захотел бы кто тогда выйти из мельницы, ему бы и не препятствовали. Но никто не вышел.

Потом у ворот показались люди. Я к тому времени закоченел до невозможности и сидел, прислонившись к чьей-то спине, а этот человек прислонился ко мне. Кто-то прошлепал по воде, затем в темноте заплясало несколько желтоватых лучей. Через приоткрытые ворота виднелись закутанные в дождевики фигуры.

– Личный состав семнадцатого полка, быстро построиться и вернуться в часть! – последовала команда.

Отдавший эту команду говорил с нехарактерной для него хрипотцой. Обычно он говорил громко, ясно и очень зажигательно. Я узнал этого человека сразу, хотя лицо его было скрыто плащом и шапкой. Это был бывший командир и политкомиссар батальона подрывников Лу Лижэнь. Я еще весной слышал, что его отряд преобразован в отдельное соединение, а теперь убедился воочию.

– Пошевеливайтесь! – продолжал Лу Лижэнь. – Каждой роте уже определено, где квартировать, так что, товарищи, можно обсушиться и выпить имбирного чаю.

Толпа солдат семнадцатого построилась в шеренги на залитой водой улице. Несколько человек командирского вида с фонарями «летучая мышь» вразнобой покрикивали: «Третья рота, за мной! Седьмая рота, за мной! Все вместе – за мной!»

Солдаты зашлепали по воде прочь, а к мельнице подошли другие, в длинных накидках из коры и с автоматами «томми».

– Комполка, разрешите доложить. Взвод роты охраны прибыл! – козырнул командир взвода.

Лу Лижэнь поднес руку к голове в ответном приветствии: