Большая грудь, широкий зад

День был чудесный. Солнечный свет проникал через прорехи в кровле и щели в ставнях и падал на позеленевшие плитки пола, усыпанные крысиным пометом. К нему примешивался еще и помет летучих мышей. С балки свешивалась целая связка этих маленьких краснокрылых тварей, а в воздухе порхала здоровенная старая мышь величиной с плетеную шляпу. Под стать размеру были и ее крики – пронзительные и долгие. Из центра каждого жернова поднимался под самую кровлю и выступал над ней еловый брус с плошку толщиной. На конце этих лесин и крепились громадные ветряки. По расчетам Сыма Ку и Сыма Тина, нужен был лишь ветер, он приводил бы в движение лопасти, лопасти вращали бы колесо, вместе с колесом крутился бы брус, и, соответственно, поворачивался жернов. Но реальность разрушила гениальные планы братьев Сыма.

Я обходил жернов за жерновом. По одной из лесин быстро карабкалась стайка крыс. На каменной глыбе сидел на корточках Сыма Лян. С горящим взглядом он вцепился в мою руку своей маленькой холодной лапкой, помог мне встать на деревянную ручку сбоку, и я забрался к нему наверх. Там было сыро – из отверстия сочилась сероватая вода.

– Дядюшка, белую крысу помнишь? – с таинственным видом спросил он. Я кивнул в темноте. – Она здесь, – шепотом продолжал он. – Хочу шкуру снять, пусть бабуля теплые наушники сошьет.

Далеко на юге бессильно полыхнула молния, и в разлившемся по мельнице слабом отблеске я увидел у него в руке ту самую дохлую крысу, мокрую, с тошнотворно длинным тонким хвостом.

– Выбрось ты ее, – с отвращением поежился я.

– Почему? С чего это я должен ее выбрасывать? – недовольно буркнул он.

– Гадость какая, неужели не противно? – скривился я. Он промолчал. Потом я услышал, как дохлая крыса полетела в отверстие жернова.

– Дядюшка, как думаешь, что они с нами сделают? – озабоченно спросил он.

«Вот именно, что они с нами сделают?» – подумал я.

За воротами сменились часовые, донеслось хлюпанье воды. Заступившие на пост всхрапывали, как кони.

– Ну и холодина! Даром что август! – заговорил один. – Как думаешь, вода замерзнет?

Другой сплюнул:

– Ерунда!

– Дядюшка, домой хочешь? – спросил Сыма Лян.

В носу вдруг защипало. Горячий кан, теплые объятия матушки, Большой Немой и Второй Немой, ворочающиеся во сне, сверчки за очагом, славное козье молоко, похрустывание матушкиных суставов и ее натужный кашель, идиотский смех старшей сестры во дворе, мягкие перья ночных сов, шуршание змей, охотящихся на мышей за амбаром… Милый дом, как не помнить о тебе!.. Я натужно шмыгнул заложенным носом.

– Дядюшка, давай убежим, – снова зашептал Сыма Лян.

– Как тут убежишь – часовые у ворот! – откликнулся я.

Он схватил меня за руку:

– Посмотри на столб! – и притянул ее к уходящей под крышу лесине. Она была вся влажная. – По нему заберемся наверх, отогнем жесть и вылезем наружу.

– А потом? – засомневался я.

– А потом спрыгнем! Спрыгнем – и домой.

Я представил себя на проржавевшей, громыхающей кровле, и ноги у меня подкосились.

– Высотища-то какая… Ноги переломать можно, – пробормотал я.

– Не волнуйся, дядюшка, все нормально с тобой будет, я уж позабочусь. Весной я с этой крыши уже прыгал. Там, под карнизом, кусты сирени – ветки гибкие, как пружины.

Я посмотрел туда, где брус соединялся с листами кровли: там сереньким кружком пробивался свет, а по брусу скатывались капли воды.

– Дядюшка, скоро уже рассветет, решайся, – озабоченно торопил Сыма Лян.

Мне ничего не оставалось, как кивнуть.

– Сначала полезу сам и раздвину жесть кровли, – уверенно похлопал он меня по плечу. – А ну, помоги забраться. – Он ухватился за скользкий брус, подтянулся и встал ногами мне на плечи. – Поднимайся! – торопил он. – Давай же!

Держась за брус, я начал подниматься. Ноги дрожали. Сидевшие на брусе крысы, вереща, спрыгнули на пол. Я почувствовал, как Сыма Лян с силой оттолкнулся и стал карабкаться вверх, словно геккон. В слабой полоске света было видно, как он подтягивает и сгибает ноги, соскальзывает и снова лезет вверх. Он забирался все выше и наконец достиг кровли. Там он принялся колотить кулаком по жести. Через щели хлынула собравшаяся на кровле вода. Она залила мне лицо и попала в рот, вонючая и солоноватая, с привкусом ржавчины и даже с мелкими ее кусочками. В темноте было слышно, как тяжело дышит Сыма Лян и как он кряхтит от напряжения. Заскрежетал отодвигаемый лист, и обрушился такой водопад, что пришлось вцепиться в брус, чтобы не смыло. Пытаясь расширить отверстие, Сыма Лян уперся в листы головой. Они выгнулись и подались. Образовалось отверстие в форме неправильного треугольника, стало видно серое небо и пара тусклых звезд.

– Дядюшка! – донесся голос Сыма Ляна. – Я вылезу, осмотрюсь, а потом спущусь за тобой. – И, подтянувшись, он просунул голову в проделаное отверстие.

– На крыше кто-то есть! – громко крикнул караульный за воротами.

Темноту тут же разорвали язычки огня, по крыше зацокали пули. Сыма Лян стремительно скользнул вниз – чуть не расшиб мне голову. Стуча зубами, он вытер мокрое лицо и выплюнул кусочки ржавчины.

– Ну и холодина! Замерз – сил нет.