Большая грудь, широкий зад

– Присматривайте за пленными хорошенько, чтоб ни один не сбежал. На рассвете всех пересчитать. Если не ошибаюсь, – хохотнул он в царившую внутри мельницы темноту, – мой приятель Сыма Ку тоже здесь.

– Ети его, всех твоих предков! – взорвался из-за большого жернова Сыма Ку. – Цзян Лижэнь, презренный негодяй, здесь я, здесь!

– Увидимся на рассвете! – усмехнулся Лу Лижэнь и поспешно удалился.

Стоявший в свете фонарей рослый командир взвода охраны обратился к тем, кто был внутри:

– Я понимаю, кое у кого припрятаны револьверы. Я у вас как на ладони, вы в темноте, и вам ничего не стоит свалить меня одним выстрелом. Однако советую даже не помышлять об этом, потому что подстрелите лишь меня. Но если мы начнем стрелять очередями, – он махнул рукой за спину, в сторону автоматчиков, – одним человеком дело не ограничится. К пленным мы относимся хорошо; как рассветет – рассортируем. Тех, кто захочет присоединиться, с радостью примем в свои ряды, а тем, кто не захочет, выдадим деньги на дорогу домой.

Ответом ему была тишина, слышалось лишь журчание воды. Командир взвода махнул охранникам, и покосившиеся, гнилые ворота закрылись. Желтый свет фонарей, проникавший через щели и трещины ворот, осветил пару одутловатых лиц.

После ухода солдат освободилось место, и я стал на ощупь пробираться туда, откуда только что донесся голос Сыма Ку. По дороге споткнулся о чьи-то дрожащие горячечные ноги, слышалось неумолчное постанывание. На мельнице, на этой громадине, воздвигнутой усилиями Сыма Ку и его старшего брата Сыма Тина, не смололи ни одного мешка муки, потому что в первую же ночь ее крылья рухнули под бешеным порывом ветра. Остались лишь скрипевшие круглый год отдельные детали, соединенные с толстенными еловыми столбами. Внутри было просторно, хоть цирковые представления устраивай, а на сложенных из кирпича основаниях высилось двенадцать больших каменных жерновов. Накануне мы с Сыма Ляном приходили сюда осмотреться: он, по его словам, предложил отцу переделать мельницу под кинотеатр. Как только мы вошли, я содрогнулся: пронзительно вереща, из глубины к нам устремилась целая стая свирепых крыс. Они остановились всего в двух шагах от нас, и усевшаяся впереди всех большая белая крыса с красными глазками подняла изящные, будто выточенные из нефрита, лапки и стала теребить белоснежные усики, поблескивая своими глазенками-звездочками. За ее спиной расселись полукругом и злобно уставились на нас, готовые наброситься в любую секунду, несколько десятков ее черных собратьев. Я в страхе попятился, кожа на голове стянулась, по спине пробежал холодок. Сыма Лян загородил меня, хотя на самом-то деле едва доставал мне макушкой до подбородка. Потом нагнулся и присел на корточки, не сводя глаз с белой крысы. Та тоже не собиралась выказывать слабости, перестала теребить усики и села по-собачьи. Усики над крошечным ротиком чуть подрагивали. Ни Сыма Лян, ни крыса не желали уступать своих позиций. Что, интересно, было на уме у этих крыс, особенно у белой? И о чем думал Сыма Лян? Этот пацаненок изначально появился мне на беду, но со временем мы становились все ближе друг другу. Может, сейчас они с крысой просто соревнуются, кто кого переглядит? Или меряются силой духа? Казалось, я слышу голос белой крысы: «Это наши владения, вам здесь делать нечего!» А Сыма Лян в ответ: «Это мельница нашей семьи, ее построили дядя с отцом, так что я у себя дома, я здесь хозяин». – «Кто сильнее, тот правитель, кто слабее – тот и вор», – изрекает крыса. А Сыма Лян ей другую поговорку: «Что тысяча цзиней крыс против восьми цзиней кошек?» – «Но ты же человек, а не кошка», – возражает крыса. «А я в прошлой жизни был кошкой, этаким котярой цзиней на восемь», – заявляет Сыма Лян. «Ну и как ты это докажешь?» – усомнилась крыса. Сыма Лян вдруг встал на четвереньки, сузил глаза до щелочек, оскалился и издал разлетевшийся эхом по мельнице грозный вопль матерого кота. Белая крыса – в панику, задрожала, брякнулась на все четыре лапы и собралась уже было дать стрекача. Но Сыма Лян ловко, как заправский крысолов, бросился на нее, схватил и придушил. При чем проделал это молниеносно, она даже не успела укусить его. Остальные крысы бросились врассыпную. Я по примеру Сыма Ляна тоже замяукал и погнался за ними, но их и след простыл. Сыма Лян, смеясь, обернулся ко мне – о небо! – глаза у него светились в полумраке зеленым светом, посверкивая хитрецой, как у настоящего кота. Белую крысу он забросил в отверстие одного из больших жерновов. Взявшись за деревянные ручки, мы попытались крутануть его, но каменная глыба даже не шелохнулась, и мы плюнули на это дело. Потом обошли всю мельницу, осматривая каждый жернов, и пытаясь повернуть их. Все были исправные, и Сыма Лян предложил:

– Младший дядюшка, а что, если нам запустить эту мельницу?

Честно говоря, я растерялся. Разве может быть от чего-нибудь еще польза, кроме как от грудей и грудного молока?