Большая грудь, широкий зад

Матушка сказала, что пункт приемки вторсырья – владение Лао Цзинь – расположен у большого пруда, где когда-то расстреляли Сыма Ку, и Цзиньтун направился туда по широкой и ровной асфальтированной дороге. По обеим сторонам высились дома – и завершенные, и строящиеся. От усадьбы семьи Сыма Ку не осталось и следа, исчезла и вывеска фармацевтической компании. Несколько экскаваторов рыли там неглубокие траншеи, а на месте церкви возвышалось отливающее золотом новое семиэтажное здание. Со стороны оно смотрелось как полный золотых зубов рот нувориша. Большие – размером с овцу – красные иероглифы на золоте возвещали о силе и престиже Всекитайского промышленно-торгового банка, и в частности его филиала в Далане. На пустыре перед зданием был свален в кучу строительный мусор. Там остановился роскошный ярко-красный импортный лимузин. Выглядел он обаятельно-нежно, а в лакировку можно было смотреться как в зеркало. Из лимузина вышла импозантная женщина с мягкой кожаной сумочкой под мышкой. Черный шерстяной костюм европейского покроя, алый свитер с высоким воротом, под распахнутым пиджаком на груди – мерцающая жемчугами брошь, под свитером выдается высокая грудь, волосы аккуратно собраны на затылке коровьей лепешкой; светлый лоб открыт, кожа на лице белая, гладкая, как нефрит. Чуть отставленный зад, стрелки на брюках отутюжены так, что порезаться можно, черные кожаные туфли на высоких каблуках, темные очки, через которые не разглядеть глаз, и губы – яркие, сочные, будто только что съела вишенку и с них вот-вот потечет сок. Постукивая каблуками, она стремительно прошла через сверкнувший турникет и исчезла, как видение.

Пункт приемки утиля занимал большой участок земли, огороженный гипсокартоном. Все там было рассортировано: Великой Китайской стеной тянулись, сколь хватало глаз, сложенные друг на друга бутылки, посверкивала лучиками во все стороны гора битого стекла, громоздились старые автомобильные покрышки, высилась огромная куча пластика, а из груды металлолома торчала большущая гаубица без колес. Среди всего этого, замотав рты полотенцами, деловито, как муравьи, сновали рабочие. Одни катили покрышки, другие сортировали металлический лом, третьи грузили утиль на машины, четвертые были заняты на разгрузке. В углу ограды на стальной цепи от старого водяного колеса сидел большой черный лохматый пес. Псина, пожалуй, посвирепее лагерных метисов, и намного. Шерсть блестит, будто вощеная. Перед носом – целый жареный цыпленок и надкусанная свиная ножка. Охранник на воротах – растрепанные, как собачья шерсть, волосы, слезящиеся глаза, морщинистое лицо – при ближайшем рассмотрении очень походил на бывшего командира военного отряда даланьской коммуны. Во дворе печь с трубой из листового железа – для переплавки пластика. Из трубы валил черный дым со странным запахом, и по земле головками камышей катались слипшиеся комки сажи. У весов толпились сдатчики, оживленно споря с пожилым весовщиком. В нем Цзиньтун признал Луань Пина, бывшего продавца даланьского кооператива. Во двор въехал седовласый мужчина на трехколесном велосипеде с тележкой. Да это же Лю Дагуань, бывший начальник почты и телеграфа! Такой раньше солидный был, а теперь у Одногрудой Цзинь столовой заведует. Цзиньтун робел все больше и больше. Какое у нее хозяйство, какой бизнес! Торговля идет вовсю, настоящим капиталистом сделалась. Он оторопело стоял посреди двора, раздумывая – а туда ли попал? Тут распахнулось одно из больших окон немудреного двухэтажного домика, и из него высунулась сама хозяйка в розовом банном халатике:

– Сюда поднимайся, сынок мой названый! – Ничуть не смущаясь, одной рукой она придерживала волосы, а другой махала ему.

Когда он, опустив голову, направился к домику, казалось, все во дворе уставились на него. Под пристальными взглядами тело рассыпалось, как горсть высевок, ноги еле двигались. Еще хуже дело обстояло с руками. «Сложить их на груди или, наоборот, опустить? Сунуть в карманы или заложить за спину? Некоторые ходят подбоченясь, как бывший директор госхоза “Цзяолунхэ” Коротышка Лао Ду, например. Тот даже спал подбоченясь. Нет, не годится. Коротышка Лао Ду ходил так, потому что был на должности и мог позволить себе такое. Тщедушный и малорослый, вот и напускал на себя важный вид. А кто такой Шангуань Цзиньтун? Нечто вроде тех быков из Луси, что кастрировали тогда в госхозе. Ни пола, ни чувств, хоть шило в зад втыкай – в лучшем случае лишь хвостом шевельнет. Куда там руками размахивать и нестись как угорелому. Нет уж, оставим это наивным юнцам, а мне уже сорок два, – говорят, в таком возрасте уже внуков нянчат. Пусть висят по бокам», – в конце концов решил он. Втянул голову в плечи, вперил взгляд в землю и по привычке, выработанной за пятнадцать лет в лагере, как побитая собака, уныло поджав хвост, но не забывая поглядывать по сторонам, быстро зашагал, по-воровски прижимаясь к стене. У входа он услышал сверху громкий голос Лао Цзинь:

– Эй, Лю Дагуань, мой названый сынок пришел, добавь-ка еще пару блюд!