Большая грудь, широкий зад

– Я пошел на поводу у твоей тетки, с тех пор вот сердце не на месте! Я уже не человек, Сюаньэр, взяла бы ты этот нож да вонзила в меня! – И со слезами на глазах указал на сверкающее лезвие арбузного ножа.

В душе матушки поднялась целая буря чувств. Она нерешительно протянула руку и погладила его по бритой голове:

– Ты не виноват, дядюшка, это они меня… толкнули на этот шаг… – Голос ее вдруг зазвенел, и она повернулась к видневшимся из шалаша арбузам, словно они могли ее слышать: – Так вот слушайте! И можете смеяться! Такая штука жизнь, дядюшка. Я хотела быть честной и преданной женой, а меня били, ругали и отсылали в дом, откуда пришла. Да, я стану тайно искать мужчин на племя, но достоинства во мне не убудет. Хотя рано или поздно перевернется моя лодчонка, дядюшка, если не в канале Чжанов, то в речушке Ли. – Она презрительно усмехнулась. – Но разве не говорят: «Не давай навозу растекаться на чужое поле»?! – Дядя растерянно вскочил, а она рывком стянула штаны, будто чтобы справить нужду…

На току Фушэнтана четверка больших мулов ходила кругами, волоча каменный каток. Батраки, подгоняя их, пощелкивали бичами. Голоса людей, крики мулов, похрустывание катка слились в немолчный шум, а золотистые колосья вздымались под копытами мулов блестящими волнами. А здесь, на току Шангуаней, обливаясь потом, хлопочет она одна. Солнце так иссушило колосья, что они аж потрескивают, упади искра – все вокруг заполыхает. Лучшего времени для молотьбы не придумать. Небо пылает, как раскаленная топка, от зноя даже листья на софоре поникли. В ее тени сидят, тяжело дыша, отец и сын Шангуани. У прорехи в изгороди, высунув красный язык, развалилась собака. Все тело матушки в липком, вонючем поту. Горло горит, голова раскалывается, тошнит, кровь стучит в висках так, что кажется – сосуды вот-вот лопнут. Нижняя половина тела отяжелела, как намокшая вата, – с места не сдвинуть. Она твердо решила умереть здесь, на току, но просто поразительно, откуда только берутся силы, чтобы держаться на ногах и ворочать, ворочать! В золотых отблесках света колосья, казалось, оживают и толкутся, как мириады золотых рыбок, бешено извиваются клубками бесчисленных змей. Матушка веяла зерно, а душу переполняли торжественно-печальные мысли: «Правитель небесный, отверзни очи свои и взгляни, что творится! Откройте глаза и вы, соседи! Полюбуйтесь: невестка Шангуаней только что родила, вся в крови еле притащилась на ток и под жгучими лучами солнца провеивает пшеницу. А ее свекор и муж, эти двое презренных мужчинок, сидят в тени под деревом и лясы точат. Да во всех династийных историях за три тысячи лет не найдешь описания таких страданий!» И от жалости к себе она горько заплакала. В бескрайней выси зазвенели золотые колокольчики. Это колесница самого правителя небесного. Играют дудки и свирели, колесницей правит золотой дракон, кружатся в танце фениксы. А вот и матушка-чадоподательница верхом на цилине с пухлым младенцем на руках. Шангуань Лу видела, как матушка кидает этого похожего на фэньтуань248 мальчика с очаровательной писюлькой и он с криком «Мама!» проникает ей в живот. Она бросается на колени и растроганно кричит: «Спасибо, матушка, спасибо!..»

Придя в себя, она увидела, что лежит в тени у изгороди, вся в грязи, и над ней, как над полудохлой собакой, кружатся тучи мух. Неподалеку стоит большой черный мул семьи Шангуань. Свекровь с хлыстом в руке охаживает лоботрясов отца и сына. Эти два сокровища закрыли головы руками и скулят, уклоняясь от ударов, но хлыст свекрови безжалостно сечет их плоть.

– Не бей меня, не бей… – молит свекор. – Мы же работаем, почтенная прародительница, чего же ты еще хочешь!

– А вот и тебе, ублюдок! – вытянула она хлыстом Шоуси. – Я-то знаю: как проделку учинить какую, ты завсегда первый.

– Матушка, милая, не бейте! – втягивает тот голову в плечи. – Убьете ведь, кто будет за вами ухаживать в старости, кто похоронит!

– А я, думаешь, на тебя надеюсь? – с грустью хмыкает она. – Останутся, боюсь, мои косточки непохороненными, на дрова пойдут.

Отец с сыном кое-как запрягают мула и принимаются за работу.

Поигрывая хлыстом, Шангуань Люй подошла к изгороди и заговорила с обидой в голосе:

– Ну-ка, драгоценная невестушка, поднимайся – и домой. Чего разлеглась? Ославить меня хочешь? Чтобы люди говорили, мол, не свекровь, а злыдня? Невестку за человека не считаю? Вставай, говорят тебе! Или паланкин с носильщиками прислать? Ну и времена, невестки себя выше свекровей превозносят! Роди вот сына, узнаешь, каково это – свекровью быть!

Держась за изгородь, матушка встала. Свекровь сняла свою соломенную шляпу и нахлобучила ей на голову:

– Давай домой. Огурцов в огороде набери, на ужин мужикам подашь с яичницей. Достанет сил, принеси пару ведер воды, хризантемы полить. – И, бормоча что-то себе под нос, пошла к своим работничкам.