Большая грудь, широкий зад

Вечером прокатились раскаты грома. А все зерно – труды целого года – на току. И, превозмогая боль, еле волоча непослушное тело, матушка вместе с остальными поспешила на ток. Под ледяным дождем вымокла, как курица. Когда всё убрали и вернулись домой, она забралась на кан, чувствуя, что уже вошла во врата правителя ада Ло-вана и его служители-демоны, потрясая железными цепями, уже замкнули их у нее на шее…

Матушка нагнулась, чтобы собрать с полу осколки чашки, и тут же услышала, как засопела свекровь – словно буйвол на водопое. И тут же на голову матушке обрушился страшный удар. А свекровь, отшвырнув испачканный кровью каменный пестик, которым обычно толкли чеснок, заорала:

– Бей давай, ломай, круши, все одно жизнь наперекосяк!

Матушка с трудом поднялась. По шее струилась кровь: свекровь проломила ей голову.

– Я же не нарочно… – всхлипнула матушка.

– Ты смеешь мне перечить?!

– Да не перечу я.

Свекровь покосилась на сына:

– Вот уже мне с ней и не совладать! Шоуси, тряпка этакая, давай, водрузи женушку свою на стол, будем на нее молиться!

Тот смекнул, что имеет в виду мать, схватил стоявшую у стены палку и вытянул жену по пояснице, снова свалив ее наземь. И тут уж удары посыпались один за другим, а матушка лишь каталась по земле. Урожденная Люй смотрела на сына с одобрением.

– Хватит уже, Шоуси, – увещевал Фулу. – Забьешь насмерть – с законом дело иметь придется.

– Жизнь женщины ничего не стоит, – изрекла Шангуань Люй. – И без битья никак нельзя. Поколоченная жена хорошо слушается, размятая лапша славно кушается.

– А сама меня постоянно колотишь, – надулся Фулу.

Уставший Шоуси отбросил палку и встал под грушу отдышаться.

У поясницы и ниже у матушки все слиплось. Свекровь принюхалась:

– Вот ведь, мать ее, грязнуля! – выругалась она. – Получила пару колотушек и сразу обделалась!

Опершись на локти, матушка с трудом подняла голову – до этого дня никто такой злобы в ее голосе не слышал:

– Давай, Шангуань Шоуси, забей меня до смерти… А не забьешь, сукин ты сын…

И тут она потеряла сознание.

Очнулась матушка за полночь. Первое, что она увидела, – усыпанное звездами небо. Сияющий Млечный Путь прочерчивала длиннохвостая комета тысяча девятьсот двадцать четвертого года, предвещая время потрясений. Возле матери приткнулись три хрупких создания – Лайди, Чжаоди и Линди. А Сянди заходилась в изголовье кана хриплым плачем. В глазах и ушах малышки копошились личинки навозных мух – они вылупились из отложенных днем яиц.

Глава 62

Матушка возненавидела семейку Шангуань такой лютой ненавистью, что три дня подряд отдавалась собачьему мяснику Жирному Гао, который жил бобылем в Шакоуцзы. Глаза навыкате, оттопыренные толстые губы, он круглый год ходил в одной и той же ватной куртке. Куртка так пропиталась собачьим жиром, что походила на броню. Самые злющие собаки, завидев его, поджимали хвосты и отбегали, чтобы облаять уже с безопасного расстояния.

Матушка пошла на северный берег Цзяолунхэ собирать лекарственные травы и заодно заглянула к нему. Когда она открыла дверь, Гао как раз жарил мясо.

– Если за собачатиной, то еще не готово! – хмуро покосился он на нее.

– На этот раз я к тебе с мясом, – выпалила матушка. – Помнишь, в том году на театральном представлении249 лапал меня в темноте? – Жирный Гао покраснел. – Так вот, сегодня я сама к тебе пришла!

Забеременев, Шангуань Лу сбегала к алтарю матушки-чадоподательницы, что стоял в домишке семьи Тань, воскурила благовония, отбила поклоны, дала обет и принесла всю свою скудную наличность, оставшуюся еще с тех времен, когда она выходила замуж. Но на следующий год опять родилась девочка, Паньди.

От кого родилась шестая дочка, Няньди, – от Жирного Гао или от смазливого монаха из храма Тяньци, – сама матушка сумела определить по вытянутому лицу, длинному носу и кустистым бровям дочки лишь гораздо позже, когда той было уже лет семь-восемь.

Той весной свекровь одолела странная хворь: все тело от шеи покрылось серебристо-серыми чешуйками, которые невыносимо зудели. Чтобы она не зачесала себя до смерти, отцу с сыном приходилось ремнем связывать ей за спиной руки. Диковинная немочь так скрутила эту железную женщину, что она выла дни и ночи напролет. Угол стены во дворе и шершавая кора груши были в крови там, где она чесалась, пытаясь унять зуд: «Ох умру, как чешется, ох умру… – причитала она. – Ох прогневала Небеса, ох прогневала, ох спасите, ох помогите…»

От отца с сыном толку было как от козла молока. Вот уж действительно, хоть катком дави – дерьма не выдавишь, хоть молотом лупи – кровь не выступит. Так что искать врача пришлось, конечно, матушке. Она изъездила на муле весь Гаоми, пригласила к свекрови несколько докторов – и традиционной медицины, и европейской. Одни уезжали, выписав рецепт, другие просто поворачивались и уходили. Обращалась матушка и к колдуньям, и к знахарям, но все их эликсиры и чудодейственные отвары не помогали – Люй с каждым днем становилось все хуже. Однажды она позвала матушку: