Большая грудь, широкий зад

Няньди ухватила за рога белую козу. Та сопротивлялась, но не сильно. Лу Шэнли мгновенно подползла, забралась под нее и, вытянув шею, ухватила ртом сосок, задрала ноги и удобно устроилась под козьим брюхом. Няньди потрепала козу по уху, а та дружелюбно помахала хвостиком. От голода у меня уже подвело живот, и в голове ворочались мрачные мысли. Было ясно, что держаться лишь на матушкином молоке осталось недолго и, прежде чем эта еда закончится, надо найти другую. Я представил себе извивающиеся червячки лапши, и к горлу тут же подступила тошнота. Я даже пару раз скорчился в сухих спазмах.

– Ты чего? – с удивлением подняла на меня глаза Няньди. – В голосе ее звучало отвращение.

Я лишь махнул рукой, показывая, что не в силах ответить, и меня опять скрутили спазмы.

– Цзиньтун, – начала она, отпустив козу, – каким ты, интересно, будешь, когда вырастешь? – Я не сразу понял, к чему она клонит. – По-моему, тебе нужно попробовать козьего молока, – заявила она. При виде жадно присосавшейся к вымени Шэнли внутри у меня что-то зашевелилось. – Или будешь ждать, пока матушка совсем свалится? – Она схватила меня за плечи и стала трясти. – Ты хоть понимаешь, чем это молоко оборачивается? Кровью! Ты кровь матушкину сосешь! Так что лучше послушайся сестру и начинай пить козье молоко.

Уставившись на нее, я нехотя кивал.

Она поймала черную козу старшего из немых и подозвала меня:

– Подойди сюда, быстро. – И погладила козу по спине, чтобы успокоить. – Давай. – Взгляд добрый, ободряющий. Я нерешительно сделал шаг, потом другой. – Залезай под брюхо. Видел, как Шэнли это делает?

Я улегся на спину, раскинув ноги, и стал подползать под козу.

– Сдай-ка назад, Большая Немая, – приговаривала Няньди, толкая черную козу.

Надо мной сверкала голубизна небес дунбэйского Гаоми. В воздушных потоках золотинками реяли, скользили и кувыркались птички, оглашая окрестности милыми сердцу криками. Но вскоре эту картину заслонило нависшее над лицом розовое козье вымя. Два соска подрагивали огромными червяками и искали мой рот, а найдя, стали, также подрагивая, давить на него, чтобы раздвинуть губы. Они елозили по губам, щекоча и покалывая, как небольшие электрические разряды, и охватившее меня чувство было похоже на счастье. Я-то считал, что соски у коз мягкие, как вата, и что они потеряют форму, как только окажутся во рту. Теперь стало ясно, что они твердые, пружинистые и ничуть не уступают матушкиным. По губам растекалась теплая жидкость. Она отдавала козлятиной, но сквозь эту вонь проступал сладкий аромат устилавших всё вокруг овсяницы и красоднева. Сопротивление мое ослабло, зубы разжались, губы раскрылись, и козий сосок тут же оказался во рту. Он восторженно задрожал там, и молоко струйка за струйкой стало растекаться по стенкам рта, попадая и прямо в горло. Чуть не задохнувшись, я выплюнул сосок, но на его место немедленно проник другой, еще более агрессивный.

Вертя хвостиком, коза с облегчением отошла. У меня из глаз брызнули слезы. Казалось, от козлиного духа во рту вот-вот вырвет. Но от разливавшегося аромата трав и луговых цветов тошнить перестало. Шестая сестра подняла меня, вскинула на руки и покружилась. Лицо ее как-то весело обсыпали веснушки, а глаза сияли необычайно-ярким и чистым светом, будто черные голыши, только что поднятые со дна реки.

– Братик, глупышка, – взволнованно говорила она, – в этом же твое спасение…

– Мама, мама! – радостно закричала она. – Цзиньтун умеет пить козье молоко! Он пьет молоко!

И тут мы услышали доносящиеся из дома глухие звуки ударов.

Матушка отбросила скалку. Следы крови на ней отливали золотом. Рот у матушки был широко открыт, она тяжело дышала, грудь высоко вздымалась. На куче соломы рядом с печкой лежала Шангуань Люй. В голове у нее, как в расколотом грецком орехе, зияла трещина.

Восьмая сестра, Юйнюй, жалась у котла: часть уха будто отгрызена крысой, на неровных краях выступили капельки крови, вся щека и шея вымазаны красным. Она громко ревела, и слезы ручьем катились из незрячих глаз.

– Мама, ты бабушку убила! – охнула шестая сестра.

Матушка дотронулась пальцами до раны на голове Шангуань Люй и тут же грузно плюхнулась задом на пол, словно от удара током.

Глава 20

В тот день дул ветерок с юго-востока и ярко светило солнце. В качестве почетных гостей мы забирались по заросшему травой юго-восточному склону горы Вонюшань – Лежащий Буйвол, – чтобы посмотреть на полеты командира отряда Сыма Ку и молодого американца Бэббита. Мы с Лайди ехали на одном муле, Чжаоди с Сыма Ляном – на другом. Я сидел перед Лайди, и она придерживала меня, обняв обеими руками. Чжаоди сидела перед Сыма Ляном, и он мог держаться лишь за ее одежду под мышками, потому что торчащий живот с кем-то еще из нового поколения рода Сыма ему было не обхватить. Следуя по «хвосту» Буйвола, мы постепенно оказались у него на хребте, заросшем острой, как нож, темедой, перемежающейся кое-где с желтыми головками одуванчиков. Мулы под нами шли без особых усилий.