Открытие навигации через Суэцкий канал в 1869 г. внесло коррективы в систему морских коммуникаций и еще больше повысило стратегическую ценность Среднего Востока для Лондона, в то время как, с другой стороны, волнения в Восточном Туркестане вызвали обеспокоенность Петербурга. Именно на этом фоне и развивался в течение трех лет русско-британский диалог усилиями Кларендона, Горчакова, Форсайта и других дипломатов. При этом часть правящих кругов Соединенного Королевства склонялась к тому, чтобы признать право на реализацию Россией авторитарной модели догоняющей модернизации азиатских стран, хотя претворение в жизнь этого сценария, как считало большинство экспертов, могло привести к занятию Российской империей доминирующего положения на пространствах Евразии, что в свою очередь ставило под угрозу глобальное лидерство Британии.
Принимая во внимание то обстоятельство, что одним из ключевых регионов для реализации указанной авторитарной модернизации выступал бассейн Амударьи, утверждение там России означало, как справедливо заметил английский историк, «опасность русского господства над афганцами, угрозу постоянных рейдов через северо–3ападную границу Индии, искры, которые могли воспламенить горючий материал на севере Индостана», а в конечном итоге распад установленного порядка в результате всеобщего мятежа против британской администрации[448]
.Вот почему правительство Индии выступало за юридическое признание царским правительством отказа Бухары как российского протектората от «всех законных прав своего владения землями к югу от Окса, за исключением Чарджуя и Керби»[449]
. При этом в Калькутте учитывали то значение, которое стал приобретать в глазах предпринимателей и торговцев Бадахшан, историческая область к северо-востоку от Кабула, известная месторождениями драгоценных камней и стратегически значимая торговыми путями, которые ее пересекали, соединяя между собой Персию, Индию и Восточный Туркестан. Таким образом, если англичане считали Бадахшан входящим в состав территории Афганистана, русские продолжали отстаивать вассалитет этой области по отношению к бухарскому правителю, а, следовательно, и главе Российской империи[450].В противоречие с официальной политикой невмешательства в дела Афганистана, влиятельные лица как в Лондоне, так и в Калькутте разделяли концепцию Роулинсона и его сторонников, которые рекомендовали консультативному органу при статс-секретаре — Совету по делам Индии обеспечить афганского эмира Шер Али ежегодной субсидий в 60 тыс. фунтов стерлингов и военными материалами, необходимыми для модернизации его армии. Они также выдвинули идею предоставления политического убежища упоминавшемуся Абдул Малик-хану — старшему сыну эмира Бухары, который после разгрома антироссийского восстания и неудавшегося дворцового переворота нашел приют в Кабуле с ноября 1868 г.[451]
По воспоминаниям Ф. Робертса, прослужившего более сорока лет на различных военных должностях, включая пост главнокомандующего англо-индийской армией, «форвардисты» по сути реанимировали старую доктрину генерал-губернатора Индии лорда Окленда, который еще в 1830-х гг., подразумевая Афганистан, провозгласил настоятельную необходимость для Великобритании «создать сильное и дружественное государство на северо–3ападе Индии»[452].Идеи наступательной политики вошли в противоречие с попытками Англии заключить исторический компромисс с Россией по азиатским делам. Так, весной 1871 г. один из экспертов, некто Э. Иствик, представил на имя лорда Грэнвилла, возглавлявшего Форин офис, меморандум, в котором после резкой критики политики «искусного сдерживания», или «идиотизма», как некоторые «форвардисты» иронично называли этот курс (здесь, конечно, присутствовала игра слов: