Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Для упрочения позиций в Персии еще с середины 1860-х гг. деловые круги Туманного Альбиона при содействии либеральных Кабинетов приступили к инвестированию капитала в развитие региональной инфраструктуры. Группа финансовых лоббистов, представителями которой выступали такие дельцы, как барон Д. Рейтер, вкладывали средства в строительство телеграфных линий, дорог с твердым покрытием, складов и морских гаваней. Медленно, но верно англичане прибирали к рукам коммерческое судоходство в Персидском заливе. Британские инженеры составляли проекты меридиальных железных дорог, сеть которых должна была протянуться от Бушира и Бендер-Аббаса на побережье залива до Тегерана и Каспийского моря. Все это свидетельствовало о том, что, невзирая на официально провозглашенный Уайтхоллом курс достижения с Россией «мира любой ценой» через заключение компромисса по азиатским вопросам, британские правящие круги продолжали рассматривать «форвардистские» концепции даже в годы смягчения напряженности между двумя державами как своеобразный запасной сценарий политики на Востоке[454].

Роль Восточного Туркестана в Большой Игре

Восточный или Восточный Туркестан вошел в ареал Большой Игры с 1860-х гг. Оценивая специфику его географического положения, исследователи указывали на хребет Тянь-Шань, который разделяет эту территорию на два исторических региона — Джунгарию к северу с административным центром г. Кульджа и Кашгарию к югу со столицей в г. Кашгаре[455]. Еще в 1771 г. цинский император Цяньлун подчинил Восточный Туркестан своей власти. В то время как Джунгария была полностью разорена имперскими войсками, а ее жители, относившиеся к группе монгольских народов, вырезаны завоевателями, тюркское население Кашгарии, включая уйгуров как представителей наиболее многочисленного местного этноса, сохранили традиционный уклад жизни под властью империи Цин. По мере миграции кочевых племен в Джунгарию происходила тюркоизация и исламизация населения Восточного Туркестана. Любопытно, что с течением времени часть нетюрок, например, дунгане, также приняли ислам[456].

Четыре крупных административных центра, столько же средних по размеру населенных пунктов и двадцать три небольших оазиса Восточного Туркестана были окружены обширными пустынями, каменистыми степями и высокими горными хребтами, представлявшими собой природные барьеры, которые защищали эти земли от вторжений извне, за исключением долины реки Или — естественного прохода в горной цепи Тянь-Шаня. Известная с незапамятных времен своими месторождениями железных и медных руд, а также нефти и золота, долина Или являлась как бы продолжением Восточного Туркестана. Ее оседлое население выращивало зерновые культуры и хлопок-сырец. Статистика указывает на удвоение экспорта сырья из этой области в Российскую империю с 1852 по 1856 г.[457]

В 1861 г. чиновник англо-индийской администрации Р. Дэвис, упоминавшийся в этой главе, составил записку о природно-ресурсном потенциале стран, расположенных к северу от Британской Индии, и перспективах торговли с ними. Автор обратил внимание правительства на стратегическое значение Восточного Туркестана как опорной базы для распространения влияния на всю Внутреннюю Азию, рынок для фабричных изделий, а также средство давления как на империю Цин, так и Россию угрозой поддержки освободительного движения проживавших там народов под знаменем ислама. Документ содержал прогноз коммерческой и политической экспансии европейских держав, особенно, России, в один из наиболее труднодоступных регионов мира. Примечательно, что спустя всего лишь пять лет торговый оборот Раджа с Восточным Туркестаном превысил 100 тыс. рупий, а к 1868 г. он уже достиг 1 млн. 38 тыс. рупий[458].