Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Можно предположить, что к началу 1870-х гг. обе стороны, но, прежде всего, Англия, осознали необходимость передышки для оценки состояния дел и принятия решений о путях и средствах дальнейшего ведения Большой Игры.

«Искусное сдерживание» или «искусный идиотизм»?

Наше исследование показывает, что британский Кабинет зондировал почву в Петербурге относительно достижения компромисса в Центральной Азии с конца 1868 г., то есть после разгрома Коканда и окончательного подчинения Бухары. 21 августа того же года, англо-индийское правительство обратилось к статс-секретарю герцогу Аргайллу со следующим заявлением: «Мы полагаем, что необходимо предпринять попытки для заключения четкого соглашения с петербургским двором относительно его проектов и планов в Центральной Азии, и что ему необходимо дать понять твердым, но вежливым языком, что вмешательство в дела Афганистана и всех тех стран, которые граничат с нашими владениями недопустимы… Истина для нас заключается в том, что продвижение России вкупе с постоянными упоминаниями в газетах о ее успехах по сравнению с тем, что называют пассивностью британского правительства, создало в умах европейцев и азиатов несколько преувеличенное, по нашему мнению, представление о ее ресурсах и силе. Хорошее взаимопонимание между двумя державами, хотя и трудно достижимое, дало бы нам возможность предпринять меры по противодействию необоснованным слухам и предотвращению ненужного алармизма»[430].

Учитывая это коллективное мнение, министр иностранных дел лорд Кларендон предложил Бруннову признать нейтральными «некоторые территории между владениями Англии и России, которые составят их пределы, и соглашения о которых будут скрупулезно соблюдаться обеими державами». В ответ Горчаков поддержал инициативу Лондона по определению «зоны, предохраняющей две империи от любого непосредственного контакта»[431].

Выступая за достижение компромисса между Лондоном и Петербургом, вице-король Майо наметил ряд принципов, которыми, по его мнению, могли бы руководствоваться сотрудники Форин офис на переговорах с петербургским Кабинетом. Он полагал, что англичанам следует смотреть на Азию как на естественное и законное поле активности русских, стремившихся использовать его как рычаг для укрепления своих позиций в Европе. Поэтому вице-король выражал уверенность, что пришло время заключить соглашение между Британией и Россией о фиксации их границ в Азии. Однако, по его мнению, империя Романовых обладала гораздо меньшими ресурсами в сравнении с Соединенным Королевством в силу своей политической и хозяйственной отсталости, и поэтому Лондону было нечего опасаться Петербурга. «Что касается населения, поступлений в казну и возможностей для обеспечения существования промежуточных (читай — буферных! — Е.С.) государств, Россия пока не достигла того уровня, который мы прошли еще три четверти века назад», — подчеркивал Майо в меморандуме, датированном 1869 годом[432].

Его двойственное отношение к покорению русскими Центральной Азии, столь характерное для многих британских политиков и общественности в викторианскую эпоху, выпукло представлено в переписке все с тем же герцогом Аргайллом. Так, 1 июля 1869 г. Майо сообщал министру по делам Индии: «Ничто не опечалит меня более всего, как если в течение моего пребывания на посту возникнет какое-либо недопонимание с Россией, — я верю, что этого может никогда не случиться, если она не будет намеренно искажать наши намерения. Однако если цели ее политики таковы, как они представлены в Московской Газете от 5 апреля, то есть она намеревается превратить Центральную Азию в стратегической форпост против Англии в случае Восточной войны, — тогда ей (России. — Е.С.) не стоит ожидать, что британское правительство будет наблюдать за ее действиями с апатией и индифферентностью»[433].

Многие критики «форвардистской» концепции Роулинсона озвучивали близкие взгляды, включая намерение сотрудничать с Россией на договорных началах. К примеру, Джон Маклеод, лейтенант-губернатор Пенджаба, отмечал в записке от 10 октября 1868 г.: «Корректность и спокойствие, проявляемые по отношению к нашим офицерам повсюду в России, готовность, с которой географическая и топографическая информация, полученная ее военными, сообщается нам, и открытость, с которой русские газеты обсуждают события в Центральной Азии, — все, кажется, указывает, что у нее нет намерения скрывать свои шаги от нас. И как бы ни настойчива она была в стремлении обеспечить экспорт и обезопасить ведение торговли с теми регионами (то есть Центральной Азией. — Е.С.), я не склонен думать, что она предпримет попытку или пожелает вытеснить нашу коммерцию, пробивающуюся на рынки тех же стран. Я надеюсь, что там хватит места для нас обоих. Во многих случаях каждый может выиграть от присутствия другого. И я убежден, что дружественная конкуренция, открытая и беспрепятственная с обеих сторон, принесет самые выгодные плоды»[434].