Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Несмотря на то что, большая часть правящей элиты России допускала компромисс с Британией, имея в виду делимитацию границы в нижнем течении Амударьи, военная партия при дворе вкупе с туркестанским офицерством иронично нарекли соглашение Грэнвилл — Горчаков un pain a cacheter sur ипе voie d'eau — «тонкой прокладкой от воды в пробоине»[497]. Их следующей мишенью должна была стать Хива, что объяснялось несколькими причинами: во-первых, это ханство оставалось последним барьером, который сохранялся на пути продвижения русских к устью Амударьи; во-вторых, его правитель не скрывал своей враждебности по отношению к царским эмиссарам, которые периодически посещали Саид Мохаммед-хана по распоряжениям Горчакова и Милютина; в-третьих, русским агентам были известны попытки хана установить тесные связи с Якуб-беком Кашгарским; наконец, именно в это время Александр II заключил с Германией и Австро-Венгрией союзный договор трех императоров, поставив Великобританию в изолированное положение на европейском субконтиненте, если учесть то плачевное состояние, в котором пребывала Франция после военного разгрома и революции 1870–1871 гг.

Выступая в поддержку новой кампании, правая русская пресса упоминала «постоянные посягательства на нашу (российскую. — Е.С.) территорию, огромные налоги, взимаемые с наших подданных и очаги восстания против наших властей, тлеющие в приграничных степях», то есть те факторы, которые «побуждали правительство решиться на ответные меры»[498]. Одновременно газеты помещали многочисленные комментарии, авторы которых во всех деталях, со ссылками на свидетельства очевидцев описывали ужасные условия существования русских людей, захваченных кочевниками и проданных в рабство на рынках Хивы[499].

Действительно, пропагандистская кампания в прессе России летом — осенью 1873 г. произвела должное впечатление на европейскую общественность, не исключая англичан. Даже такие консервативные органы печати, как газета Таймс и журнал Квотерли Ревью, переключили внимание читателей на разоблачение жестокостей, допускаемых ханом и его сатрапами. «Грабежи караванов и подстрекательство киргизов к совершению аналогичных набегов — это лишь наименее значительные из преступлений, совершаемых у ворот ханства», — отмечал британский журналист. «Торговля похищенными русскими рыбаками, которой занимается хивинское правительство вместе с пиратами на Каспийском море, является более серьезной проблемой»[500].

В феврале 1873 г., когда чернила на нотах Грэнвилла и Горчакова еще не высохли, российский Главный штаб составил детальный план операции против ханства, хотя военачальники вроде М.Д. Скобелева предлагали различные сценарии вторжения еще в 1870–1872 гг.[501] В свою очередь Саид Мохаммед-хан отчаянно пытался заручиться поддержкой турецкого султана, вице-короля Индии, персидского шаха и правителя Йеттишара, игнорируя все более грозные ультиматумы России[502]. Позднее Милютин вспоминал: «И на этот раз хан отклонил наши требования и послал посольство в Калькутту с письмом на имя великобританской королевы и с просьбой о заступничестве за Хиву против России. Вице-король посоветовал хивинским посланникам вступить в дружественные сношения с русским пограничным начальством и выдать русским пленных. Однако же и затем хан Хивинский не смирился»[503].

Таким образом, заранее спланированное наступление на Хиву под общим командованием Кауфмана тремя колоннами войск с запада, севера и востока стало неизбежным. Вполне понятно, что закаленные в предшествовавших боях, хорошо вооруженные пехотные батальоны и казачьи сотни легко сломили сопротивление иррегулярных хивинских отрядов, захватив столицу ханства в середине июня 1873 г.[504] Стремительный успех операции далеко не в последнюю очередь объяснялся тщательной предварительной разведкой театра кампании, проведенной многими военными и гражданскими лицами на русской службе[505]. Заслуживает упоминания тот факт, что часть туркменских племен, союзных владыке Хивы, перешла затем на сторону сил вторжения, а хан Коканда и особенно эмир Бухары снабжали царские войска провизией, обеспечив их свободный проход через территории своих владений[506].