Большая Книга. Том 1. Имперский сирота

– Друзья, я прошу вас в присутствии Бога живого не говорить о божественных вещах в таком самонадеянном духе. Ибо гордые хвастуны исключены из царства Божия и покинуты светом Христовым. Потому слово Господа – ожидайте в свете, которым Христос просветил вас, и тогда вы будете иметь свет вечной жизни. И да пребудет ваш дух в духе Божием и удержит вас от всяких злых мыслей и путей…

Но Мэгги и Джон уже не слушали его – они звонко стукнулись стаканами и опрокинули их во славу царства Божия, не дождавшись окончания пламенной речи Фокса. Он увидел, что и остальная паства в основной своей массе перестала его слушать, вернувшись к любимому элю. Слишком уж длинны и непонятны оказались речи молодого скотовода. Пьянка продолжилась, разгораясь все жарче, и Фокс понурил голову: воистину, нет пророка в своем Отечестве! Ему вдруг захотелось прочитать молитву. Он сложил руки перед лицом и уже было начал шептать про себя «Отче наш», но внезапно отчетливо услышал голос. Голос шел как бы изнутри его, тихий, приветливый и такой непохожий на хриплую брань трактира!

«Иисус понимает тебя. Ты видишь, как молодые и пожилые люди вместе пребывают в суете; тебе лучше отречься от них, молодых и старых, отойти ото всех и посвятить себя своему истинному предназначению» – сказал голос четко, полностью перекрывая шум трактира. При его первых звуках Джордж вздрогнул так, как будто в него ударила молния, он даже подскочил на лавке, и все время, пока голос говорил внутри него эти слова, Джордж продолжал трястись, как лист от благоговения, смешанного со страхом. Хотя нет, это был не страх, а испуг от неожиданности, который понемногу исчез. Голос говорил с ним, и только с ним, никто более не слышал это. Когда голос утих, Джордж еще какое-то время посидел в компании новых собутыльников своего патрона, стараясь унять дрожь. Ему не могло померещиться, голос звучал так же явно, как и все остальные звуки вокруг! Не в силах более сидеть за столом вместе с приятелями, Джордж вышел на воздух. Ночь была звездной и безветренной, какие часто бывали тут в августе. Дрожь понемногу улеглась, а вместо нее появилась благодать, разлитая в каждой клетке его тела. Никогда еще за все девятнадцать лет его молодой жизни Джорджу не было так хорошо. Яркий свет горел внутри него, защищая от дурных мыслей и уныния, и даруя чувство безмятежности и полной защищенности. Иисус понимал его, а он понимал, что следует сделать для того, чтобы свет, озаривший сегодня изнутри его душу, засиял также и внутри всех, кто захочет открыться этому свету. В тот вечер и родилось движение трепещущих*.

Квакерами их назвал судья, когда Джордж впервые предстал перед этим джентльменом спустя семь лет после описанных событий в «Виверне» в городке Дерби по обвинению в богохульстве. До этого Фокс и сочувствующие его учению уже три года проповедовали где только могли: на базарах, площадях, даже в открытом поле, но больше всего они любили обращать заблудших в истинную веру в «домах со шпилями», как они между собой стали называть церкви. В то время в церквях в конце богослужения любой человек мог встать и рассказать о своем понимании Святого Писания, и богослужение не заканчивалось до тех пор, пока всем прихожанам, кто хотел бы высказаться или обсудить какой-нибудь религиозный аспект, не была предоставлена такая возможность. Фокс пользовался этим правом в полной мере, в привычной ему манере пламенно разглагольствуя об основных положениях своего учения перед изумленными прихожанами. И перед разъяренными священниками, не собиравшимися отдавать людям право общаться с Господом без их посредничества. Три года Фокс и его «друзья» (они стали себя называть теперь «Обществом Друзей») испытывали чашу терпения официальных слуг Господа, а на четвертый год чаша переполнилась. Джорджа схватили прямо в божьем храме сильные поповские руки, после чего доставили в тюрьму и бросили за решетку по обвинению в богохульстве.

Сам Иисус, наверное, не нашел бы в его речах ничего богохульного, думал на следующий день судья, разбиравший дело Джорджа. В самом деле, ни его пренебрежение церковными ритуалами, ни призывы молиться «в полях и садах», ни отказ признавать в «доме со шпилем» каких бы то ни было признаков божественности не тянули на богохульство. Но в материалах было за Фоксом и еще кое-что.

– Поклянись, Джордж Фокс на священной Библии, говорить суду одну только правду, – произнес судья. Он чувствовал, что дело быстро не рассмотреть по причине чрезмерной болтливости подсудимого, и это обстоятельство навевало на него легкую тоску.

– Ваша честь, я не могу поклясться на Святом Писании, ибо в самом же этом писании сказано нашим Господом: не клянись вовсе. Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого”. Как же я могу идти против заветов нашего Господа, ваша честь? – ответил ему вежливо Джордж.

– Ну хорошо, Джордж Фокс, если ты не хочешь клясться, можешь тогда хотя бы пообещать мне говорить правду и ничего, кроме правды? – перефразировал судья свой вопрос.