Большая книга ужасов — 72

— Есть такая штука — летаргус, летаргический сон, — нехотя ответил Николай Ильич. — В тяжелой форме он неотличим от смерти. Сейчас перед вскрытием прежде всего делают энцефалограмму и электрокардиограмму, и если есть хотя бы незримые простым глазом признаки жизни, техника их фиксирует. Но тридцать лет назад в провинциальной больнице всякое могло произойти! Раньше случалось, что пациенты выходили из летаргуса во время вскрытия. Я сам этого не видел, но читал о таком.

— Отец тоже говорил: мол, из летаргического сна выходили, — подхватил Молотов. — Но самое удивительное, что это происходило только в одном месте — на втором этаже, в углу около лифта.

— Что, люди часто впадали в летаргический сон? — недоверчиво спросил полковник. — Вроде бы это очень большая редкость…

— А там как раз таких случаев много было, — продолжал Молотов. — Может, это и не летаргус был… может, мертвые оживали, настоящие мертвые! Дважды это произошло на глазах у врачей. Один с ума сошел прямо там. Другой свалился с сердечным приступом. Это как раз был мой отец. А третий врач, совсем молодой, помер от ужаса, но ожил, когда каталку с ним поставили в том самом углу. Это увидела лифтерша — и тоже со страху скончалась. В лифте двое суток пролежала — с тех пор туда никто не решался заходить. Так лифт и стоял без пользы, пока вовсе не заржавел и не перестал работать. Потом комиссия какая-то приехала из Москвы — ну, и закрыли больницу. Этот оживший молодой врач пытался бороться, чтобы больницу оставили. Но напрасно. И ее закрыли, и весь народ оттуда разбежался, и из деревни все уехали, и станции не стало.

— Любопытно, — протянул полковник. — Ну ладно, Михаил, спасибо, что позвонил. Пока!

— Погоди-ка! — вдруг воскликнул Сапожников. — Погоди, Михаил. А твой отец не называл фамилию этого как бы ожившего врача, который не хотел, чтобы закрывали больницу?

— Нет, но я могу позвонить и узнать. Может, папа еще помнит.

— Действуй, — сказал полковник.

Через несколько минут снова раздался звонок и голос Молотова:

— Вспомнил отец его фамилию! Доктор Краев его звали. Доктор Краев!

Голос раздался на весь салон, потому что громкая связь оставалась включенной.

Молотов еще что-то говорил, но тут связь прервалась.

Сапожников снова положил телефон полковника под ветровое стекло.

Оба молчали.

Сапожников крепче стиснул футляр с контейнером, в котором находилось человеческое сердце.

Покосился на полковника. Тот в это мгновение тоже повернул голову.

Они смотрели в глаза друг другу и понимали, что им обоим пришла одна и та же догадка. Догадка нелепая, неправдоподобная, невероятная, невозможная, однако они понимали, что теоретически — теоретически! — возможно все.

— Но если все это правда, — тихо сказал полковник, — мы здорово прокололись.

У Сапожникова мороз прошел по коже…

* * *

Мрак, который реял за стеной, в первую минуту показался непроглядным и бесформенным, но постепенно начинал приобретать некие очертания.

И Серега разглядел, что костлявая рука, которая не отпускала его футболку, принадлежит какому-то высокому человеку с длинными волосами и бородой, одетому в черную рясу.

Рясу носят монахи…

Монах! Тот самый монах, который передавал через стену, что нужен лифт! Монах, к которому его направила баба Нюра!

Так это не доктор…

Это и правда монах!

Монах, который живет в стене!

Живет?.. Или обитает?!

Серега пошатнулся и, наверное, упал бы, но рука держала его крепко. Вдобавок он опирался спиной на каталку, которая, в свою очередь, уперлась в стену и не сдвигалась.

Так что ни падать, ни бежать было некуда.

Захотелось зажмуриться и хотя бы на минуточку представить, что все это снится — как начало сниться в купе, так и продолжает! — но Серега не в силах был отвести взгляд от темных провалов глаз, которые неотрывно смотрели на него.

— Наконец-то ты явился… — повторил монах.

Чем дольше Серега вглядывался в него, тем лучше мог рассмотреть. Вообще как-то мимоходом стало понятно, что темнота почему-то не мешает видеть.

Конечно, можно было запросто умереть от ужаса — и Серега, кажется, чуть было не сделал этого! — но с каждым мгновением он боялся все меньше. На самом деле в монахе не было ничего пугающего!

Ну почти ничего…

Вдобавок с каждой минутой Серега все острее ощущал, что монах ему очень рад — по-настоящему, по-человечески, как другу, — и от этой радости становилось теплей и спокойней.

Вдруг вспомнилось, как прошлым летом Серега и его закадычный друг Валерка Черкизов поехали в Сормово. Это было ужасно далеко, минут сорок на маршрутке от их дома, на другом конце города, в Заречной части!

Они долго-долго там гуляли, по этим незнакомым улицам, чувствуя себя путешественниками в неведомых краях, этакими отважными львами, которые забрели в чужую саванну.

При этом они начисто забыли о времени и вообще обо всем, в том числе о том, что родители не знают, куда отправились мальчишки. Наконец, спохватившись, Серега хотел позвонить папе или маме, но оказалось, что мобильник неведомым образом выпал из кармана. А Валерка свой вообще забыл дома!