– Это из-за мотоцикла всё, – мать говорила уже неуверенно. – Нелегко это, Коль: полжизни копить на машину, чтоб однажды какие-то негодяи раз – и… Не сердись на него. – Она ушла с Ленкой на кухню, а я уселся на порожек своей комнаты и попытался осознать, что произошло.
Моя чудесная новенькая клюшка валялась среди дров. Может, ещё можно починить? Я подошёл, подобрал обломки: чётко пополам! Можно ровно отпилить – будет у Ленки клюшка, как раз по росту. Или попробовать воткнуть сюда шип, а здесь две дощечки-заплатки… Может быть! Надо с отцом посоветоваться, он что-нибудь придумает…
Я думал об отце, как будто с ним ещё можно советоваться и чинить клюшки. Я думал о нём, как будто он ещё мой и на моей стороне. Это было ужасно глупо, и я разревелся от собственной глупости. Мать с Ленкой были на кухне, мне никто не мешал быть нюней и слабаком. Я сидел над сломанной клюшкой и ревел. Мне не хотелось верить, что отец изменился навсегда: проще было сказать себе, что он переживает из-за мотоцикла. Но как же это было глупо!
Сумка, брошенная отцом в углу, плыла перед глазами и шевелилась. Я и не смотрел на неё, так, краем глаза, пока не показалось белое ухо с чёрным уголком. За ухом показалось второе, потом голова с огромными тёмными глазами. Заяц. Ещё один! Он сел на задние лапы в этой сумке, и она осела на пол как упавшие штаны. Ещё один заяц. Этот живой, откуда? Вчерашнего, отец говорил, мотоциклом сбили – а этот что?
Заяц вскочил на четыре лапы, глядя на меня ошалевшими глазами. Я, кажется, вскрикнул.
– Что там у тебя, Коль?
– Он живой! – это всё, что я мог сказать.
– Да кто? – Мать вышла из кухни одна, без Ленки, и молча смотрела на зайца. – И этого, что ли, сбили? Оглушили, может…
Я включил свет, чтобы как следует разглядеть зайца. Видел, конечно, но одно дело в лесу, другое – в нашей прихожей. Это очень странно – наблюдать живого зайца в своей прихожей, как будто его вырезали из леса ножницами и наложили на картинку нашего потёртого пола.
Заяц приподнялся на задние лапы и ошалело смотрел на меня: вот кому страшно! После родного леса оказаться чёрт знает где, да ещё с каким-то человеком. Наверное, он соображал, что делать, куда бежать. Я бы тоже долго соображал.
На кухне сдвинулся стул, затопала по полу Ленка, вбежала к нам и восторженно завизжала. Заяц вздрогнул, метнулся в мою комнату, передумал, метнулся в родительскую…
Я распахнул входную дверь – пусть бежит. Заяц ещё метался между мной, Ленкой и матерью, не решаясь скакнуть ни в один дверной проём. На ходу он сделал лужу и сам же в ней забуксовал, размазывая по полу. Я отошёл подальше от двери, только придерживая её вытянутой рукой, топнул – и до зайца наконец дошло, куда бежать. Он скакнул в освещённый предбанник, там хлопнула дверь, мелькнула тень, я выглянул.
В предбаннике стоял отец, держа зайца за уши. Он мельком глянул на меня, потом на свою добычу, буркнул «Жив, значит» – и пошёл с ним на улицу. Я выскочил следом, за мной мать с курткой:
– Куда раздетый?!
…Я думал, он его выпустит. Обогнал отца, пробежал вперёд по двору, распахнул калитку… Отец с зайцем прошёл мимо меня к сараю.
– Ты куда его?
– Коля оденься! – мать.
– Куда надо. – Отец возился с ключами, отпирал сарай. Сюда же, сюда он принёс вчера того, сбитого зайца, сказал, будет делать шапку. Но этот-то живой!
– Он живой, слышишь! Давай выпустим!
Отец молча открыл сарай, молча свободной рукой нашарил выключатель. Маленькая жёлтая лампочка осветила нашу рабочую сараюху, где мы делали клюшки, табуретки и чинили поломанный стол. Я всё здесь знаю!.. Точнее, знал.
Инструмент теперь не лежал в порядке, а валялся как попало. На моей скамеечке появился откуда-то кусок брезента, а в углу, на маленькой доске, похожей на гладильную, белела заячья шкурка. Она была натянута наизнанку, но кожа была почти такой же белой, как мех, ещё были уши и дыры с красной каймой вместо глаз.
Я повис у отца на свободной руке и завопил так, чтобы вся деревня слышала:
– Не трогай зайца, он живой!
На секунду отец растерялся. На чужом лице мелькнул страх не страх, а это вот «Что происходит?» – словно с тобой заговорило что-то неодушевлённое. Я попробовал схватить его за пальцы, сжимающие зайца, но получил по руке задними лапами: какие острые когти! Я отдёрнул руку, чтобы повиснуть на другой, и тут же полетел в сугроб.
Хлопнула дверь сарая, лязгнула задвижка изнутри. Откуда-то возникла мать с курткой и стала одевать меня как маленького. Я вывернулся, вскочил и забарабанил в дверь сарая:
– Не трогай, кому говорят!
Хлопнула дверь соседнего дома, и сутулая фигура (кажется, баба Маша) подошла к общему забору и, заслоняясь ладонями от света фонаря, уставилась на меня. Мать торопливо ей что-то объясняла, баба Маша кивала, а мне было плевать, я барабанил в дверь. Я видел эту жуткую шкурку, эту сумку и эти перепуганные глаза зайца, оказавшегося в доме, я видел!..
– Открой!
Баба Маша покачала головой:
– Коля, ты ведь хотел стать охотником: помнишь, когда маленький был?