Большая книга ужасов – 86

Помню. Только это другое. Он живой, он живой, его уже сбили, а он выжил! Даже преступников не вешали повторно, если верёвка обрывалась. Он уже спасся, так нечестно!

– Так нечестно!

Распахнулась дверь сарая, вышел отец, влепил мне оплеуху и тут же захлопнулся обратно. Он не бил меня ни разу в жизни.

Баба Маша опять покачала головой и ушла к себе. Мать молча повела меня в дом, я не сопротивлялся, потому что проиграл. Проигрывать надо уметь, это я усвоил. И терять тоже надо уметь.

– Ну что ты, глупый, ревёшь, мы детьми знаешь как зайчатину лопали! Деликатес был. Это у вас, оболтусов, всё есть, а отца уже не изменишь. – Мать обметала снег с моих тапочек, это выглядело так жалко, что я разревелся с новой силой:

– Он не был таким! Он так не делал раньше!

– Ну, ты тоже хорош! Чего полез под горячую руку: видишь же, человек не в настроении, а ты ему: заяц! Да ещё на улице, чтобы все соседи слышали! Позорище! Что заяц – о нас подумай!

– Я и думаю! Он не был таким!

– Это из-за мотоцикла… Ну ничего же не произошло, ну подумаешь, оплеуху получил. Да этих оплеух раздают… Скажи ещё, в школе от друзей не получал!

Получал. Но то было другое. То друзья, им можно дать сдачи.

– Всё, не показывай сестре плохой пример. Ничего страшного не произошло. Придёт отец – извинишься, понял? – Она шла впереди меня и не видела, что я не кивал. Открыла дверь, вошла в дом, я за ней.

Ленка уже сидела перед теликом, ждала, пока включат «Спокойной ночи». Значит, скоро уже. Я пошёл к себе, цапнул со стола одну из книг, принесённых Верховцевой, и завалился на кровать. (Ничего страшного не произошло.)

Скоро захлопала дверь, в дом стали стекаться мамы с малышами на свои «Спокойной ночи». Они топтались в прихожей и размазывали оставленную зайцем лужу, которую мать забыла вытереть в этой суматохе. Дети шумели. Мамы болтали на кухне, а за стеной в сарае лязгало железо и визжала ножовка. Я старался не думать, что ею пилят. Я был хорошим мальчиком, я готовил доклад.

«Личина, или Подселенец: в древнеримской мифологии душа умершего злого человека, убийцы, преступника, способная причинять зло и даже убивать живых. Если вскрыть могилу бывшего убийцы или нечаянно оказаться неподалёку от такой, Л. может вселиться в живого человека и управлять им. Тогда человек становится не похож на себя: добрый становится злым, жестоким и нередко идёт на убийство. Люди с Л. внутри выглядят как обычно, только немного меняются в лице. Благодаря паразиту они живут дольше обычных людей».

«В древнеримской мифологии» – хорошенькое устное народное творчество! Интересно, в классе это вообще кто-нибудь заметит? Хотя какая разница! Мифы – они и есть мифы. Если только не похожи на правду. И при чём здесь вообще личина. Личина – это от слова «лицо», маска! Я вспомнил, как быстро затянулась у отца разбитая бровь.

Как будто возвращая меня к реальности, в сарае завизжало точило. Вообще-то я люблю этот звук, особенно когда он приглушён двумя толстыми стенами, но сегодня вообще всё не так. (Ничего страшного не произошло.) Дети ещё смотрели «Спокойной ночи», у нас у одних во всей деревне есть телик, у Петровича ещё – но кто ж пойдёт ночью на кладбище мультики смотреть! Поэтому все собираются у нас. Дети смотрели, а точило визжало. (Ничего страшного не произошло.)

Оно визжало полночи, это точило, уже все разошлись, мать уже уложила Ленку, принесла мне микстуру, а оно визжало. Я читал глупую скучную мифологию про личин и не мог оторваться. Кажется, уснул с книжкой.

Глава V

Я проснулся от смутного беспокойства: личины! То есть книга! Она лежала прямо у меня на подушке, впиваясь уголком в лоб. Вчера я прочёл что-то важное и забыл записать, чтобы не забыть, и опять забыл.

– Я хочу, чтобы изолента лежала на своём месте!

– Да я просто хотела…

– Мне неинтересно, что ты там хотела, это ерунда, вот! – Послышался хруст дерева, грохот, охнула мать, завопила Ленка.

Я вскочил, ворвался на кухню и чуть не влетел в спину отца. Он стоял в проходе, размахивая моей бедной клюшкой. Посередине, по месту слома она была трогательно перемотана изолентой: такое только Ленка могла придумать – или всё-таки мать?..

– Пап, ты что?!

– Ты?! – Он повернулся ко мне. Разбитая бровь была цела, глаза сузились в щёлочки, и на переносице собралась новая глубокая складка, которой не было. «Душа умершего злого человека, убийцы, преступника»; «Ничего страшного не произошло»; «Это он из-за мотоцикла»… – Ты что, думаешь, можно размахивать клюшкой в доме?! – Он замахнулся на меня этой клюшкой – я б испугался, если бы не изолента.