Большая книга ужасов – 86

Несколько секунд отец смотрел то на меня, то на сторожа, будто соображая, о чём вообще речь, потом хлопнул себя по лбу как в кино:

– Чёрт, прости, Петрович, забыл совсем! Забегался – веришь? То одно, то другое, Катька вот теперь…

Сторож закивал и стал пятиться:

– Я поблагодарить зашёл. На пенсию вот вышел сегодня, в город уезжаю… Но отец, похоже, и правда был рад его видеть:

– Какой разговор! Погоди ты, посиди со мной! Когда ещё-то заглянешь, а тут хоть повод есть… Иди садись. Колька, сползай в подпол за огурчиками. Пока твоего ужина дождёшься… – Отец дотянулся до шкафчика не вставая, достал две рюмки и блюдечко, ногой придвинул табуретку для сторожа, стрельнул на меня глазами: мол, чего сидим, выполняй. Я бросил в кастрюлю последнюю картофелину, поставил на печку и пошёл в большую комнату, где люк в подпол.

Ленка что-то рисовала за своим крошечным детским столиком, я мельком глянул, автоматически пробормотал «как красиво», откинул ковёр, чтобы открыть люк… Вернулся и уставился на Ленкин рисунок.

Четыре кривенькие палки, в которых только опытный старший брат может распознать дом, были украшены тремя огромными лисьими хвостами, в которых любой дурак распознает огонь. Вокруг бегали неопознанные фигурки, больше похожие на каракатиц, чем на людей, ещё две каракатицы были в самом домике. Две!

– Лена, что это?

Она пробормотала что-то инопланетянское, как обычно, и показала на телевизор…

– Не бойся, не загорится, – говорю. – Сами они не загораются.

– Ну, долго тебя ждать?! – отец.

– Иду-иду! – И я полез за огурцами.

В одной из книг, которые Верховцева принесла для доклада, говорилось, что младенцы могут видеть всякую нечисть: домовых-водяных и, может быть, даже эту личину. Нечисть, которая когда-то сожгла свой дом и сейчас вселилась в моего отца. Я по-прежнему гнал эту мысль, но она не хотела уходить. Я перебирал банки, отыскивая огурцы, а мысль свербела в мозгах. Если Ленка может это видеть, то что она нарисовала: прошлое или будущее? Или то и другое?

Среди банок оказалась маленькая бочка, новая, её тут не было. Я сунул нос и отпрянул: мясо! Ну да, зайцы. Солёные. «Охоту уважал. Был у него секрет».

– Ну! – отец.

Я цапнул огурцы, вынырнул, хлопнул крышкой и сказал вслух:

– «Кошкин дом». – Думаю, Ленка на днях смотрел «Кошкин дом» – вот и весь её рисунок. Хотя по правде, я убей – не помню, что она там смотрела. Можно было заглянуть в телепрограмму, там точно написано, но я должен отнести огурцы.

* * *

Они так и сидели за пустым столом с пустыми рюмками и тарелками. Картошка уже кипела. Я открыл огурцы, нарезал хлеб, поставил на стол что можно есть холодным… Не слушал, о чём они болтали, пока я возился, мои мысли всё ещё были заняты Ленкиным рисунком. Ужин я отнёс ей в комнату, мне почему-то не хотелось тащить её сюда: то ли потому, что они говорили громко, то ли потому, что ругались.

– Да что ты привязался с этой олифой! Сейчас поедим и проолифим. Работы на полчаса – нет, надо скандал раздуть!

Ясно, сторож всё-таки захотел проолифить нашу поделку. Ой, зря!

Ленка продолжала рисовать, в свободной руке держа картофелину. Я уселся на порог и стал наблюдать: перепутает или нет? Я когда что-то пишу и грызу одновременно, могу перепутать руки и прикусить перо или ткнуть сухарём в тетрадь. Интересно, я один такой? Я не видел, что она там рисует, и смотреть не хотел. В шаге от меня на кресле лежала газета с программой. Можно посмотреть, был ли на днях этот проклятый «Кошкин дом» или всё-таки… Да, я боялся.

– Колька, идёшь?

Я чуть не спросил «куда» – за олифой же! Значит, всё-таки я поучаствую. От этого почему-то становилось легче. Я забрал у Ленки пустую тарелку, прошёл на кухню.

Сторож торопливо дожёвывал, отец убирал посуду и ворчал:

– Работы на полчаса всего, сейчас быстренько – раз-два. Ты готов?

Сторож бубнил, что не надо так спешить, но конечно лучше, если поскорее… Сам не знает, чего хочет. Я помог отцу с посудой и пошёл одеваться.

Уже давно стемнело, но фонарь за забором почему-то не зажигался. Опять, что ли, кто разбил? Лампочка над нашим крыльцом горела. Я задрал голову, вглядываясь в высокий уличный фонарь, и чуть не полетел с крыльца: за мной вышел отец и не глядя наступил мне на пятку.

– Что ты как маленький под ноги лезешь!

– Фонарь…

– Что «фонарь»? Тюкнули опять фонарь. Поймаю – убью.

Он прошёл к сараю, оставляя глубокие следы, за ним семенил сторож и ещё бубнил про «Не надо спешить, но лучше конечно поскорее».

– Ты когда последний раз снег чистил?

– Я болею.

– Отговорочки. – Он сунул руку в карман и вытащил ключ. А на днях чуть не убил меня за то, что я заглядывал в сарай. Вот пойми его после этого!

Он отпер сарай, долго возился на входе, включая лампочку, вошёл первый, сторож за ним. Я топтался на пороге, потому что они перекрыли вход и я не видел, что там делает отец.

– Так, ты опять здесь копался? – Он сказал это удивительно спокойно.

– Когда? Нет…

– Он мог материал искать, Саш, – забормотал сторож. – Я ж сам про этот крест ему напомнил.

– И ты здесь был?!

– Нет, я уехал…