Большая книга ужасов – 86

Я встал и молча стал ждать, пока он обратит на меня внимание, ну или отнимет железку от камня, а то ещё рука дрогнет, можно пораниться. Железо на камне оглушительно звенело, лязгало, пускало искры, мерзкий звук, как у стоматолога. Будущий нож был длиной сантиметров тридцать. Я стоял, наверное, минуты три и думал, оглохну.

Наконец точило смолкло с глухим воем. Отец отнял нож, уже почти готовый, и смахнул тряпкой железную пыль с лезвия.

– Пап…

– Ну вот, а то ни одного нормального ножа в доме не было… Чего тебе?

– Пойду по соседям пройдусь, мать куда-то запропастилась.

– Да гостит где-нибудь… Иди-иди, мне ещё этого разделать надо, – он кивнул на белое пятно на полу, а я пошёл.

* * *

Улица была освещена как на праздник, наконец-то починили фонарь. Мороз предательски пощипывал: влетит мне от матери, когда увидит, что я больной выскочил – ну да сама виновата, нечего по гостям засиживаться.

Свой обход я начал с бабы Маши, она живёт в соседнем доме, я бегаю к ней за молоком по утрам, кажется, она единственная на две деревни, у кого есть корова – злющая и рыжая. У бабы Маши есть дочь, тётя Таня, она парикмахер, и я её не люблю: нас с отцом, да всех мальчишек в деревне, она оболванивает налысо, чтобы надолго хватило. При этом она пользуется ручной машинкой для стрижки, всегда ненаточенной, от этого больно выдираются волосы. С матерью она обходится деликатнее, и они вроде как дружат. Их сын Валька прибегает к нам на «Спокойной ночи» один, и я его, конечно, не спросил, не у них ли мать.

Свет у них горел, он у всех горел, время детское, я поднялся на крыльцо, споткнулся о веник, вошёл. У бабы Маши с порога попадаешь в огромную кухню на полдома, с огромным столом человек на двенадцать, я только в кино такие видел. Женщины сидели в разных концах этого стола, пили чай, и уже было понятно, что матери тут нет.

– Ты чего, Коль? – спросила тётя Таня вместо «Здрасте».

– Ты же болеешь! – спохватилась баба Маша. – Чего вскочил?

Самое противное в деревне – это то, что все соседи про тебя всё знают.

– Мать куда-то запропастилась.

– Наверное, к Аленьсьевым пошла. Там вроде что-то празднуют.

– Да нет, это у Ивановых!

– А я тебе говорю…

Вот чего мне не хотелось – так это слушать их споры:

– Забегу туда и туда. Спасибодосвидания. – Я смотался быстрее, чем они успели мне ответить.

Следующий дом был Аленьсьевых, это дом Витька. Заодно спрошу про Мишкин фрегат, как он там. Я поднялся на крыльцо и только тогда заметил, что в доме не горит свет. И ещё веник стоит припёртый к двери снаружи: куда это все ушли?

Ивановы жили через две улицы, я по дороге зашёл к Галине Ивановне (может, мать за каким рецептом для меня пошла), дома была только её дочка Татьянка, и она сделала мне втык.

– С ума сошёл – по морозу бегать?! Хочешь рецидив?

Я не знал, что такое рецидив, поэтому молча показал ей язык и ушёл. На два года младше меня, а воображает!

Заглянул к Мишке. Витёк был там же, они ещё делали фрегат, без меня. В другое время я бы остался, а тогда еле отбился от них, побежал к Ивановым. Эти действительно праздновали. Ещё со двора я услышал, как Миансарова сочувствует чёрному коту и дом трясётся под ногами остальных сочувствующих. Если мать там, то чего отец не пошёл? Ну да, заяц. Но он бы знал… Или забыл.

Я вошёл, захлебнулся папиросным дымом, закашлялся и подумал, что если мать здесь, я найду её не сразу. Тут было, наверное, полдеревни: англичанка болтала с физичкой, физруком и продавщицей из магазина, Оксанка-медсестра что-то втолковывала Лёшке Иванову, ещё одному моему однокласснику, мы не очень-то дружим, но в этот момент я его пожалел: почти все учителя в твоём доме – что за наказание!

Я шарил глазами по толпе курящих и танцующих – и не видел матери.

– Коль, ты чего? – Анька, Лёшкина младшая сестра. Она не вредная, но любопытная – жуть!

– Мать куда-то запропастилась.

– Не, не у нас.

* * *

Время приближалось к одиннадцати. Может, она дома давно, а я тут бегаю по морозу. Скорее всего, так и есть, Ленке давно надо спать, мать не будет так задерживаться, чтобы пострадал детский режим. Знает, что без неё не уложим.

В нашем доме было почти темно, если не считать тусклого света телевизора из большой комнаты. Если смотрят телик – значит, Ленку уложили. И значит, мать дома, иначе Ленку не уложить. Наконец-то! Я ворвался в дом, стараясь топать тихо. Навстречу мне из кухни вышел отец:

– Ну и где тебя носило?

– Я ж тебе говорил! Мать пришла?

– Нет…

К нам выскочила Ленка, радостная, что не гонят спать, и что-то затараторила на своём малышачьем.

– Давай уложим и пойдём…

– Нет уж, сиди дома. Я сам схожу. – Он вышел в прихожую и стал обуваться. Я пошёл укладывать Ленку. – Везде был?

Я стал громко из большой комнаты перечислять, где я был. Ленка от этого не укладывалась, хныкала, отец разорался, что я ребёнка нормально уложить не могу без концерта… Ленка уснула под наш скандал. Когда отец ушёл, она уже мирно спала.

Глава VII