Большая книга ужасов – 91

Они едва успели отбежать, как здание обвалилось. Когда пыль осела, я увидел кровать, которая теперь торчала сквозь остатки крыши. А ветки и корни расползались по улице, подбирались к домам, запечатывая окна и двери, отрезая путь к спасению для тех, кто жил в этих домах!

Древолаз уже убивал их, хотя Агния Алексеевна никому не сказала ни слова…

Я не представляю, откуда у моей мамы взялись силы добежать до дома и собраться. Конечно, ей помогала бабуля, но в это время Агния Алексеевна быстро объясняла, что именно Маша должна делать все эти шестнадцать лет, которые ей предстояло прожить в путах страшных воспоминаний. Но о том, что я, ее сын, должен оказаться в Ведеме и убить свою прабабушку, она не сказала ни слова…

Я и не подозревал, что моя бабуля так лихо водит машину! Я вспомнил эту «старую рухлядь», эту «Ниву», которая стояла у нас в гараже, постепенно разрушаясь. Серега пытался ее отремонтировать, но не смог. Наверное, у «Нивы» хватило механических сил только для спасения своих хозяек. И даже если Сереге удалось бы что-то наладить, ни бабуля, ни мама больше не смогли бы сесть на эти сиденья, посмотреть в эти окна, в которых когда-то мелькал лес-убийца, лес «зеленого зла».

– Поедемте вместе! – закричала мама, со слезами глядя на Агнию Алексеевну, которая стояла на ступенях дома и смотрела им вслед.

– Не могу, – слабо качнула она головой. – Помни, что я велела делать! А мне надо успеть написать письмо… И я поставлю одно условие Древолазу. Он должен закрыть мой дом от злой нечисти этого леса. Иначе Саше просто некуда будет возвращаться. Может быть, и других людей занесет сюда их злая судьба. Вдруг они как-то помогут Саше?.. Я знаю, это его раззадорит, он согласится. Я и так отдала ему все, что любила, отдам свои силы в обмен на исполнение этого условия… А потом я вернусь к Васе и Лешеньке. Я их больше не оставлю.

Когда машина скрылась из виду, она пошла в дом, но вдруг обернулась, и… клянусь, она взглянула на меня, она улыбнулась мне!

Мне, неведомо каким путем заглянувшему в ту ночь, когда я появился на свет!

А потом я почувствовал, что меня словно бы тянет назад какая-то сила, выдергивает откуда-то – и вот я уже стою рядом с Милой и развалинах больницы и смотрю в ее синие глаза, которые утратили яркость жизни и снова стали бледно-голубыми, мертвыми.

– Миламиламиламила… – прошептала она настойчиво.

Я понял, о чем она напоминает!

Сунул руку в карман, достал последнюю записку Агнии Алексеевны, прочел ее и…

И тупо моргнул.

Dum spiro, spero.

Ingressum ab infra sed exire desuper, per caveam et aspera.

Sublata causa, tollitur morbus.

Quae medicamenta non sanat, ferrum sanat; quae ferrum non sanat, ignis sanat.

In ignis salus!

Voluntarium sacrificium sui omnes salvabit.

Aliis inserviendo consumer.

Memento: finis sanctificat media.

Memento patris tui legatum.

Deus custodiat te!

* * *

Неслабо так! Вот это и называется – взрыв мозга…

* * *

Собрав разлетевшиеся кусочки своих извилин, я понял, что письмо написано по-латыни – чтобы его не мог прочесть Древолаз, который ненавидел «эту заумь». Потом, еще немного сосредоточившись, узнал целых две цитаты из Гиппократа, отца медицины[11], которые известны каждому медику. Я не медик, я только учусь, вернее собираюсь учиться, но даже мне они знакомы. Первая: «Sublata causa, tollitur morbus» – «Устранишь причину – пройдет болезнь». Вторая: «Quae medicamenta non sanat – ferrum sanat; quae ferrum non sanat – ignis sanat», то есть «Чего не излечивает лекарство, излечивает нож, чего не излечивает нож, излечивает огонь».

Огонь?..

Следующая строка «In ignis salus!» – опять про огонь! – тоже показалась чем-то знакомой, но Мила вдруг закричала, замахала руками, лицо ее исказилось от страха, и в то же мгновение со стороны нашего дома донесся истошный собачий вой.

Стало ясно: и Мила, и Пепел подают мне сигнал, что им дан знак ужаса. Значит, надо бежать, и бежать быстро!

Я рванул было вперед, на ходу пряча в карман записку Агнии Алексеевны, но Мила снова махнула рукой, заставив меня повернуть голову, и я увидел несущийся по улице человек-куст. Ветки его стояли дыбом. Он остановился прямо передо мной, и Мила хлопнула его по спине, а потом, глядя на меня, ткнула в него пальцем.

– Встань передо мной, как лист перед травой? – пробормотал я ошеломленно. – Но я не могу на нем ехать!

Мила с досадой сморщилась, ветки человека-куста пригнулись, разгладились, и он опустился на четвереньки – наверное, чтобы мне было удобнее сесть.

Да проблема не в том, чтобы на него забраться, – не мог я ехать верхом на каком-никаком, а все-таки человеке!

– Миламиламиламила! – повелительно крикнула Мила.

Человек-куст резко выпрямился, снова вздыбил ветки и гневно блеснул на меня темными глазами. По-человечески ему было лет тридцать, наверное. Мышцы на руках и ногах бугрились, словно у Геракла. Ему не составило никакого труда сцапать меня в охапку и помчаться с такой скоростью, что я и ахнуть не успел, как впереди показался забор нашего дома. Верхом на заборе сидел Пепел, выл и махал руками, сигнализируя, что надо спешить, спешить!