Большая книга ужасов – 91

А между тем шипение становилось все громче.

– Смотри! – вдруг раздался шепот Пепла, испуганный, нет – полный смертельного ужаса! – и я наконец увидел то, что издавало это шипение.

Это оказалась та же самая ползучая бледная гадость, мимо которой я промчался, когда спасался от своего деревянного братца. Помню, она прилипала поочередно к каждому стволу деревьев с человеческими лицами, растекалась по ним, и тогда плоть деревьев исчезала, оставляя что-то вроде скелетов, которые делали несколько шагов, начинали мерцать, как гнилушки, и бесшумно рушились в траву. А пятно меняло цвет и делалось багровым. Как будто напивалось крови… Тогда, увидев эту мерзость, я помчался еще быстрей, а теперь стоял, оцепенев, и смотрел, как она уничтожает мертвые тела. Наползает на них, багровеет, потом снова бледнеет, снова ползет вперед. Вот она уже поглотила останки недочела и подобралась к телу человека-куста, который спас меня. Завыла, зарыдала какая-то женщина, стоящая в оцепленной группе. Но она не пыталась выбраться на свободу, а просто рвала листья с веток, которые покрывали ее тело. Рвала, будто в отчаянии. Может, это жена моего спасителя?

Белесая мерзость уже полностью покрыла его останки. Больше на кладбище ничего не было. А что эта тварь будет делать, когда все пожрет? Всосется в землю? Уползет туда, откуда взялась?

И вдруг до меня дошло…

Эти люди-кусты предназначены для нее, для мерзкой гнили! Она будет их пожирать – живых! Ведь и те деревья с человеческими лицами тоже были живыми! А мерзость их спокойно уничтожила…

Тело моего спасителя уже превратилось в труху, но еще сохраняло форму. Казалось, что это статуя лежащего человека, сделанная из опилок или песка. А ползучая мерзость тем временем начала собираться, уплотняться, подниматься ввысь; она вздыбилась, словно змея, вставшая на хвост. У нее откуда-то появилась голова, на голове прорисовалась пасть, и я сообразил, что из открывшейся пасти сейчас брызнет всеубивающая зловонная гниль. Зальет сверху этих несчастных существ, опутаннных толстенной веревкой. И они погибнут!

Но кто держит эту веревку, кто ее натягивает?

Я шагнул вперед, всмотрелся… Девчонки за моей спиной заверещали в два голоса, Пепел вцепился в мою руку, потащил назад, но я уже все понял.

Дурак, что так поздно!

…Когда мы с Пеплом мчались изо всех сил, пытаясь догнать недочела, утащившего Коринку, что-то вдруг ударило нас по ногам – и мы покатились по земле. Оказалось, это родственный мне деревянный уродец натянул поперек дороги пуповину, которая связывала его с Древом зла и то растягивалась на невероятную длину, то опять укорачивалась. Сейчас ее вполне хватало, чтобы притиснуть друг к другу этих нечастных, обреченных на гибель.

Зачем?! Это им месть за мое спасение?!

– Леха! – закричал я. – Леха, отпусти их!

Из окружающих полянку кустов выкатился мой деревянный брат, повернулся ко мне, и мне показалось, что даже сквозь плотно зажмуренные веки он прожигает меня взглядом.

– Опустить, говоришь? А что мне за это будет? – спросил он с любопытством.

– Чего ты хочешь?! – заорал я, не помня себя.

Леха подкатился ко мне, плотнее затягивая петлю пуповины вокруг людей-кустов, хватающихся друг за друга, чтобы удержаться на ногах. А лесная мерзость вздымалась над ними все выше и выше.

– Санька, забери меня домой! – пропищал он, и я вспомнил, как этот голосишко звал меня около Древа зла, а потом начал обещать, что мое сердце остановится, как когда-то остановилось его сердце.

И я почувствовал, что мое сердце уже начало останавливаться, как будто его стиснула рука какого-то страшного существа.

Я знал, что это за существо. Его имя Жалость.

Хотел что-то сказать, но не смог.

А Леха не унимался:

– Ты же собираешься дать отсюда деру? Не возражай, я знаю! Ну так возьми меня с собой!

И я представил себе эту картину. Как я возвращаюсь и несу на руках жуткое деревянное существо, из живота которого тянется пуповина.

– Ты хочешь явиться домой в виде деревяшки? Чтобы мама тебя увидела таким? Да она умрет от разрыва сердца! А пуповины твоей хватит до города дотянуться?

– Моя пуповина не твоя забота, – огрызнулся Леха. – И с мамой ничего не случится. Ты шуток не понимаешь? Конечно, забрать меня ты не сможешь и в таком виде мне дома делать нечего, я же не дурак, я все понимаю. Мы с тобой поменяемся.

– Чем? – глупо спросил я.

– Всем! – рявкнул он. – Я уйду вместо тебя. Я уйду, а ты останешься!

Я остолбенел. Пепел и подбежавшая Коринка вцепились мне в обе руки, а Мила маячила надо мной, причитая:

– Миламиламиламила! Миламиламиламила!

Мне казалось, что она рыдает и кричит «Нет, нет, нет!».

– А ты молчи, плакса! – рявкнул на нее Леха. – Не лезь не в свое дело! Ну что, Санька?

– Как? – спросил я ошарашенно. – Как ты уйдешь?

– Как ты собирался, так и я уйду. И маму не напугаю. Я буду выглядеть как надо! Ты только посмотри, как я буду выглядеть!

Он подкатился мне под ноги и начал осторожно вытягивать из своего живота пуповину, которая соединяла его с Древом.