Читаем Большая книга восточной мудрости полностью

Чжоу-гун – сын чжоуского Вэнь-вана (XI в. до н. э.), один из наиболее чтимых Конфуцием правителей древности, основатель царства Лу.


Конфуций сказал:

– Феникс не появляется, и река не шлет своих знаний! Конец мне!


Самый яркий пример крушения надежд Конфуция – Небо в виде знамений перестало говорить с ним.


Когда Чэнь Чэн-цзы убил правителя Цзянь-гуна, Конфуций, совершив ритуальное омовение, пошел на аудиенцию к Ай-гуну, своему государю, и сказал:

– Чэнь Хэн убил своего государя. Прошу о его наказании.

Ай-гун сказал ему:

– Доложи трем именитым мужам.

Конфуций сказал себе: «Так как я тоже занимаю сановный ранг, то не смел не объявить об этом лично государю. А он говорит: «Доложи трем именитым мужам!» Конфуций доложил об этом мужам, но и они отказались. Тогда Конфуций сказал им:

– Поскольку я занимаю сановный ранг, то не мог не доложить.


Чэнь Чэн-цзы был советником правителя царства Ци Цзянь-гуна (484–481 гг. до н. э.) и, убив своего правителя, нарушил все нормы ритуальной морали. Конфуций отправляется к правителю своего царства и требует покарать нарушителя и восстановить справедливость. Но Ай-гун, используя бюрократическую процедуру, отказывается. Также отказываются и главы трех семей, в чьих руках фактически находилась власть в государстве. Здесь показан яркий пример того, что советы Учителя часто приходились «не ко двору» правителям того времени. Конфуций также подчеркивает, что он требует покарать нарушителя, потому что сам занимает пост и должен выполнять свои обязанности.


Вэй-шэн My, обратившись к Конфуцию, сказал:

– Цю, что ты здесь делаешь? Уж не собираешься ли опять продемонстрировать свое красноречие?

– Нет, – отвечал Конфуций, – я не собираюсь проявить свое красноречие, но я ненавижу упрямство.


Вэй-шэн Му, предположительно, был отшельником и мистиком из царства Лу. Здесь он, называя Конфуция по имени (Цю – то есть Конфуций), тонко насмехается над ним, так как Конфуций решил пойти на службу в царство Вэй к правителю Лин-гуну, известному своим неправедным поведением.


Учитель сказал:

– Люди не знают меня.

На это Цзы-гун спросил:

– Что значит вас не знают?

Учитель сказал:

– Я не ропщу на Небо, не виню людей и, изучая низшее, достигаю понимания высшего. Если кто и знает меня, то не Небо ли?


Цзы-лу заночевал в Шимэне.

Привратник у городских ворот спросил его:

– Ты откуда?

Цзы-лу ответил:

– От Конфуция.

Тогда привратник сказал:

– А, это тот, кто, сознавая невозможность исправить мир, тем не менее продолжает свое дело?


Чан-цзюй и Цзе-ни вместе пахали. Конфуций, проезжая, послал Цзы-лу спросить у них, где переправа. Чан-цзюй сказал:

– А кто это правит повозкою?

Цзы-лу отвечал:

– Это Кун-цю.

– А, это луский Кун-цю?

– Да.

– Так он сам знает, где переправа.

Цзы-лу обратился с тем же вопросом к Цзе-ни. Последний спросил его:

– Вы кто такой?

– Я Чжун-ю.

– Ученик луского Кун-цю?

– Да.

– Волны беспорядков, – сказал Цзе-ни, – разлились по всему миру. Кто-то усмирит их? Кроме того, чем следовать за ученым, удаляющимся от одного к другому, не лучше ли последовать за ученым, удалившимся от мира?

Сказав это, он снова принялся боронить. Цзы-лу удалился и доложил Конфуцию, который с досадою сказал:

– Нельзя быть человеку с животными в одном стаде. Если мне не иметь общения с людьми, то с кем же иметь его? Если бы в Поднебесной царил порядок, то моего участия в изменении ее было бы не нужно.

Истинное знание

Учитель сказал:

– Не приятно ли учиться и постоянно добиваться совершенства? Не приятно ли встретиться с другом, возвратившимся из далеких стран? Не тот ли благородный муж, кто не досадует, что не известен людям?


Цзэн-цзы сказал:

– Я трижды ежедневно вопрошаю себя: отдал ли я все свои силы тем, кому советовал в делах? Был ли я искренен в отношениях с друзьями? Усвоил ли я то, что мне было преподано Учителем?


Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука