Читаем Большая книга восточной мудрости полностью

На вопрос Фань-чи о человеколюбии (гуманности) Учитель ответил:

– Гуманность – это любовь к людям.

На вопрос, что такое знание, Учитель ответил:

– Это знание людей.

Фань-чи не понял.

Тогда Учитель пояснил:

– Возвышая людей честных и преграждая путь бесчестным, мы можем сделать бесчестных честными.

Фань-чи ушел и, встретив Цзы-ся, сказал:

– Недавно я был у Учителя и спросил его, в чем состоит знание. Он отвечал: «Возвышая людей честных и преграждая путь бесчестным, мы можем сделать бесчестных людей честными». Что это значит?

Цзы-ся отвечал:

– Прекрасное изречение! Шунь, получив царство, выбирал из всех и возвысил Гао-яо; вследствие этого те, кто не был человеколюбивым, удалились. Тан, получив престол, выбирая из всех, возвысил И-иня, и все, кто не был человеколюбивым, также удалились.


Учитель сказал:

– Если бы появился государь, проникнутый чувством законности, то по истечении века (поколения) воцарилось бы человеколюбие.


На вопрос Фань-чи о человеколюбии Учитель ответил:

– Будь скромен в частной жизни, управляй делами с благоговейным вниманием, будь искренен к людям. И даже если отправляешься к варварам – и там не забывай этих принципов.


Учитель сказал:

– Если человек тверд, решителен, прост и не бросает слов на ветер, то он близок к человеколюбию.


Сянь спросил:

– Что постыдно?

Учитель ответил:

– Думать только о жалованье, когда в государстве царит порядок, и думать о том же, когда в нем нет порядка, – это постыдно.

Сянь снова спросил:

– Когда тщеславие, самомнение, ропот и алчность подавлены, то можно ли это считать человеколюбием?

Учитель ответил:

– Ты свершишь трудное дело, но достигнешь ли ты человеколюбия – я не знаю.


Юань-сянь был учеником Конфуция, уроженцем царства Лу.


Учитель сказал:

– Человек, одаренный добродетелями, без сомнения, обладает даром слова, но обладающий даром слова не всегда бывает одарен добродетелями. Человек гуманный, конечно, обладает храбростью, но храбрость не всегда соединяется с гуманностью.


Цзы-лу сказал:

– Когда Хуань-гун убил своего брата, княжича Цзю, Шао-ху, служивший княжичу, покончил с собой, а Гуань-чжун не сделал этого. Не могу ли я сказать, что он не был человеколюбивым?


Учитель сказал:

– Что Хуань-гун объединил удельных князей не силою оружия – это заслуга Гуань-чжуна. Кто был так человеколюбив, как он?


Учитель сказал:

– Если ученый муж по-настоящему целеустремлен и обладает человеколюбием, то не станет пытаться сохранить жизнь ценой отказа от человеколюбия. Более того, он пожертвует собой ради достижения этого.

Человек гуманный, конечно, обладает храбростью, но храбрость не всегда соединяется с гуманностью.

На вопрос Цзы-гуна о том, как стать человеколюбивым, Учитель сказал:

– Ремесленник, желая хорошо исполнить свою работу, должен предварительно непременно оттачивать свои инструменты. Поэтому в каком бы царстве ты ни жил, служи лишь мудрейшим из сановников и дружи лишь с теми учеными мужами, кто человеколюбив.


Учитель сказал:

– Народ нуждается в человеколюбии более, чем в огне и воде. Я видел людей, погибавших от огня и воды, но никогда не видел, чтобы погибали от человеколюбия.


Учитель сказал:

– В человеколюбии не уступай даже своему Учителю.


Учитель сказал:

– Хитрые речи и притворная внешность редко сочетаются с человеколюбием.

Имитация мудрости, или имитация нерадивости

Конфуций сказал:

– Гуань-чжун – ограниченный человек!

Некто спросил:

– Правда ли, что Гуань-чжун бережлив?

На это последовал ответ:

– У него был бельведер с тремя входами, и среди его подчиненных он не допускал совмещения должностей. Как же его можно назвать бережливым?

Некто вновь спросил:

– В таком случае он, может быть, знает церемонии?

На это Конфуций ответил:

– У правителя его царства поставлен перед воротами щит, и Гуань-чжун также поставил у себя перед воротами щит. У правителя его царства есть подставка (буфет) для опрокидывания чарок при дружеском приеме двух государей, Гуань-чжун устроил такую же подставку. Если он знает церемонии, то кто же тогда их не знает?


Гуань-чжун – первый совет-ник правителя царства Ци.


Учитель сказал:

– Когда правитель не великодушен, в исполнении церемоний невнимателен и во время траура не выражает скорби, то как я должен относиться к его деятельности?


Учитель сказал:

– С ученым мужем, который, стремясь к истине, в то же время стыдится плохого платья и дурной пищи, не стоит рассуждать об Учении.

Придерживаться золотой середины – вот высшая добродетель.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука