Большая семья

— Вот когда я учился в школе трактористов, нам учитель одну историю рассказывал. Интересная история! Про Спарту! Не слышала? Где тебе!.. Страна такая была. Греки там древние жили. Вот… Был у них, у греков, значит, прелюбопытный закон. По этому закону всех младенцев, которые слабенькие и вообще недоразвитые, отнимали от матерей и приканчивали. Без всяких прений. И делали это очень просто: брали за ножки и головкой об камень — тюк. И ваших нету! Или в пропасть сбрасывали. Завернут в чистенькую пеленочку и — полетел младенец к богу в рай без пересадки… Вот я и думаю, что было бы с тобой, родись ты в этой самой Спарте? Не представляешь? А вот я очень даже ясно представляю. Была бы ты в раю божьем, похрапывала бы под райским деревом, которое как-нибудь там фигли-мигли называется, а наш бедный свет уже двадцать семь лет не коптила бы…

— Что ж, по-твоему, мне двадцать семь, что ли? — вспыхнула Настя.

— А то сколько же?

— И тут ты на меня наговариваешь! — возмутилась Настя. — Двадцать семь! А мне только двадцать пять. Пропади все пропадом — сбегу куда глаза глядят! В тартарары!.. А тебе бы Дуньку Быланину. Она бы с тобой сладила.

— Дунька не тебе чета! Это настоящая колхозница! А ты?.. Ну, рассуди сама, кто ты такая? Лодырь — и все!

— Это оскорбление. Я солдатка. У меня муж за границей воюет.

— Муж тут ни при чем, — спокойно возразил Антон. — Мужа в наше дело не клепай. Речь о тебе. Что ты солдатка — еще ни о чем не говорит. Этого слова ты не достойна. Потому что солдатка должна быть примерной, мужу своему подстать. Понятно? И обижаться нечего. Неприятные слова — правильно. Но справедливые.

— Что ж: не нравлюсь — не целуй!

— Это не проблема, — нравлюсь, не нравлюсь. Я вот четвертые сутки не сплю. Глаза, как через решето смотрят, — хоть очки надевай. И через то не могу разобраться с этой проклятой коробкой. А трактор стоит, время уходит. И получается вред государству. Вот проблема.

В стороне показался Денис. Торопливой походкой он шел от своего загона. Антон окончательно расстроился: не смог без бригадира обойтись! В душе он проклинал и трактор, и себя, и Настю Огаркову.

Вдвоем трактористы скоро нашли неполадки в магнето. Через полчаса трактор двинулся по целине, ровным гулом нарушая тишину поля. Когда Антон сделал полный круг, Денис, убедившись, что машина в полном порядке, ушел к себе.

Антон работал до обеда. Но дальше не мог — окончательно разморило. Глаза слипались, борозда казалась неровной, изогнутой. Антон остановил трактор.

— А ну, садись! — приказал он Насте, показывая на сиденье тракториста. — Да поживей поворачивайся!

Настя взглянула на его измученное лицо и без слов покорилась. Антон включил вторую скорость, медленно отпустил педаль. Трактор с места пошел ровным ходом.

— Правое колесо в борозде! — крикнул Антон на ухо Насте. — Никуда из борозды!

Настя крепко держала руль. Антон подрегулировал газ, выше на деление передвинул рычажок зажигания.

— Так держать! — сказал он. — Я буду здесь, сзади, на каждом конце загона тяни меня за волосы: поворот буду делать сам.

Трактор подошел к лесу. Сильным рывком Антон дернул трос — поднял плуг и, наклонившись над Настей, взялся за руль, поставил трактор в борозду — в обратный путь.

— Так держать! — громко повторил Антон. — Имей в виду! — Он хмуро сдвинул брови и показал Насте кулак.

Настя в страхе зажмурилась. Но когда открыла глаза — Антона не увидела. Тракторист сидел позади на площадке, уткнувшись головой в изгиб левой руки, и спал, не чувствуя толчков, не слыша грохота и шума.

Люди отнеслись к предложению Потапова настороженно и недоверчиво. Много расспрашивали, выведывали, выпытывали. Да и как иначе? Новое дело! Может, выгодное, а может, и убыточное. Нашлись и такие, которые своими силами в состоянии были построить себе хату. Они выступили против создания строительной бригады. К ним присоединились те, кто, как огня, боялись кредита.

— Залезешь в долг, как в хомут, и будешь годами лямку тянуть, — говорили они. — Может, другой какой выход есть?

Многие требовали точных расчетов, просили назвать стоимость сруба. А дед Макар и вовсе озадачил колхозников.

— А давайте, граждане, и совсем не строиться, — предложил он, — пока пожар войны не затухнет.

От неожиданности люди умолкли.

— Что-то ты, дед, мудреное заплетаешь! — крикнул кто-то. — Уж не ждешь ли немца опять?

Низенький, щупленький, как завядший лопух, дед Макар грозно посмотрел туда, откуда раздался молодой насмешливый голос, и нетерпеливо постучал палкой по земле.

— С немцем — шабаш! — крикнул он в ответ. — Свинье на небе не бывать, немцу на нашей земле не хозяйничать. А строиться надо бы погодить, пока война закончится. А там — германца за глотку: сам пожег, паскуда, сам построй!

Речь деда Макара вызвала сумятицу: сердитые выкрики, шутливые возгласы, смех.

— Ишь, чего захотел дед на старости лет!..

— А то что ж? Сгубить сумели — сумей построить!

— Дождешься, держи карман пошире! В курене издохнешь!..

— А в землянке не лучше! Как суслики, закопались. Какая ж то радость, скажи на милость!..