Большая семья

тарелке один блинчик, как принак сытости и хорошего воспитания. У нее всегда находились

интересные книжки. К ним мы относились особенно бережно, обязательно возвращали, думая, что их читал Антон Семенович. После короткого совещания в штабе Антон

Семенович сообщил дежурному о своем убытии в Харьков на несколько дней. Заместителем

оставил политрука Барбарова.

Мать... Мама. Обыденная, привычная и будто бы вечная. И вдруг ее не стало... и

больше никогда не будет. Каждый из нас, потерявший мать, понимал глубину сыновнего

горя. Под тяжелым впечатлением вспомнилось мне и мое детство, моя мама. Вся ее родня

была религиозна, с моим отцом — «безбожником» постоянно вела бой. Вернувшись с

фронтов гражданской войны, отец продолжал работу на своем заводе ВЭК в Харькове, где

мы постоянно жили. Днем на заводе, вечерами дома, при керосиновой лампе, насекал

напильники. Вставал рано и до ухода на завод тоже работал. Из детей я — старший. По

утрам сидел у окна и слушал заводские гудки, чтобы напомнить о них отцу. После второго

гудка отец бросал наковальню и бежал три километра на завод, боясь опоздать. Мать

оставалась дома. Когда отца не было, приходили бабушки и сестры матери, мои тетки, и

настраивали мать против «антихриста». Одна тетка заставляла мать отрубить отцу голову, когда он спит. Меня часами заставляли стоять перед образами и читать молитвы, в которых я

не понимал ни одного слова. За ослушание ставили на колени на пшено или соль. Мать

плакала, жалея меня. Незадолго до прихода отца родственники разбегались. Так

продолжалось до той поры, когда к несчастью нашей семьи отец потерял зрение. Для него

это было страшно. Он любил читать, хорошо рисовал, играл на струнных инструментах, смешно копировал попов. И вдруг в его молодом возрасте все переменилось, он стал

беспомощным инвалидом. Вот тогда давление на мать усилилось. Родня требовала бросить

отца, а «щенков» забрать, угрожала ей родительским проклятьем. Кроме меня было еще трое

— братья Костя, Андрюша и сестра Шура, совсем еще маленькие.

Настал день, когда к высокому крыльцу нашего дома подкатила подвода и какие-то

люди, спокойные и равнодушные, стали выносить вещи. На возу пристроили моих братьев и

сестру. А я уперся и на подводу не сел. Все казалось тяжелым сном. В пустом доме осталась

кровать отца, наша детская кровать, на которой спали все братья, нарисованная отцом

картина и два фикуса. В пустых комнатах каждый звук заставлял вздрагивать. Мы остались с

отцом одни. Поздно вечером пришла мать. Я забился в угол и смотрел на нее, не мигая, словно застыл. Мать подошла, мягко положила руку на голову и, тихо плача, спросила: «Ты

не забудешь маму?» Вскоре отец пошел проводить маму к ее родным. В руках он нес два

вазона с фикусами. О чем-то мирно говорил с мамой, а я шел сзади, ничего не слыша, в

туманной вечерней игле едва различая их фигуры. Вдруг из палисадника метнулся темный

силуэт, и я услышал голос тетки: «Довольно парочкой ходить!» Не видя меня, она подбежала

к отцу и стала бить его по спине. Я подскочил и увидел в ее руке нож. Она продолжала

вонзать его в плотное касторовое пальто отца. От боли он поводил плечами, но продолжал

идти, только и сказав: «Да отстань ты от нас!» Тогда, забежав спереди, она ударила отца

ножом в лицо и скрылась. От ужаса я не мог даже крикнуть.

Отец поставил вазоны на землю и застонал. Матери возле нас я не увидел. Отец сидел

на корточках, а я смотрел на рану, из которой текла кровь. Просить помощи не у кого —

улица безлюдна и темна.

– 52 –

— Папа, папочка! — наконец вернулась ко мне речь. Тебе очень больно? — Я гладил

его по голове и лицу, не зная что делать, лишь размазывая кровь.

— У меня не это болит, сынок. Пойдем скорее домой. — Он взял меня на руки.

Прижавшись к отцу, я дрожал в ознобе, не попадая зуб на зуб.

Вспоминая эти страшные минуты, не могу понять, за что на отца свалилась такая

жестокость богобоязненных святош? Неужели за добро, которое он делал всей родне, Надрываясь на работе, помогая в тяжкое голодное время! Мама, моя мама! Зачем ты так

поступила, и что я тебе скажу, когда стану совсем взрослым? А может, и больше не увижу

тебя?

Татьяна Михайловна любила и берегла Антона Семеновича даже взрослого и

сильного. А он для нас, его воспитанников, всегда оставался примером выдержки и мужества

в самые горькие дни.

Забуду ли как по утрам по дорожке, обсаженной цветами, шагал Антон Семенович в

свой кабинет. Его шаги с чуть развернутыми носками четко отстукивали по плиткам

тротуара. Точеная фигура олицетворяла спокойную уверенность наступившего дня.

Возможно, что утренний путь от его маленького дома в большой был той прогулкой, которая

дарилла ему свет ласковых лучей, голубизну неба, шорох листьев, дуновение ветерка, запах

цветов – короткое отступление в мир душевного покоя.