Большая судьба

Добрые бедные люди удочерили ее и отдали в няньки богатым зарабатывать свой хлеб. Горек он был, ломоть с чужого стола, сухой и черствый, подсоленный слезами. До пятнадцати лет девушка не знала грамоты, но тянулась к ней, как былинка к солнцу. Отчаявшись, она упала перед сельским миром на колени и попросила общину на казенные средства отдать ее в школу. Отходила четыре зимы, окончила четыре класса и снова пошла батрачить. Нанялась к кулаку Киро Митреву. Летом на ниве, зимой со скотом, по хозяйству управлялась и в то же время детей нянчила. Спать некогда было, работала только за харчи.

— Два созыва уже я депутатом, — говорит Пашова. — И каждый раз, когда вхожу в это здание, вспоминаю один грустный случай из своего девичества. Проводились «выборы» в фашистское Народное собрание. Я батрачила тогда у Митревых. Приезжает к нам в село кандидат в «народные представители» — буржуй толстопузый — бочка винная в окружности. Обещал крестьянам горы золотые, хоть, правду сказать, дети малые и те не верили его посулам, и, конечно, приглашал всех голосовать. Настал день выборов. Хозяева мои, возвратившись с избирательного участка, созвали гостей и затеяли пир. Верчусь я, как белка в колесе, передохнуть некогда. И взбреди мне в голову сказать хозяйке: «Отпустите меня на пять минут, я проголосую и тут как тут вернусь!» Она — мужу своему, Киро. Тот сначала не разобрал, о чем идет речь, а потом как захохочет! Сло́ва со смеху вымолвить не может. Я подумала, грешным делом, разума человек лишился. Наконец Киро проговорил: «Слышите, гости почтенные, Марка-то голосовать захотела!.. Свою гражданскую волю излить!.. Ха-ха-ха! Вот до чего демократия наша довела! А?! Жена! Какая там из наших коров что ни на есть самое глупое животное? Мара? Тезка, значит, прислугина! Так вот, жена, надень налыгач на ту Мару, что в хлеву, и отведи ее к урне — пускай подаст вместо этой Мары свой голос: „Му-у-у!“ А ты, Марка, тем временем принеси-ка нам из подвала винца, того, которое постарее… Да не мешкай, госпожа гражданка!.. Ха-ха-ха!» Ничего остроумного он не сказал, а гости в лежку закатывались…

Чистые глаза женщины потускнели, будто их застлала тень безвозвратно минувших черных дней.

Замуж она вышла за ровню, такого же, как сама, батрака и сироту, чабана, сторожившего митревские отары, — Ивана Пашова. По закону община должна была нарезать им, как беженцам, надел земли. И нарезала две десятины… болота, куда ни пешему не войти, ни верхом не въехать. Поглядели Иван с Марою издали на свою землю, сняли участок в аренду у кулака и стали его обрабатывать исполу.

Есть люди, у которых рабство убивает волю и веру, опустошает душу и разум, превращает их в рабов. Но Мара Пашова другого десятка… Когда в стране победила народная власть, тридцатипятилетняя женщина, ходившая по селу четверть века со сгорбленной рабским трудом и неволею спиной, расправила плечи и заново начала свою жизнь. Знать, талант был определен ей природою. Не оробела она, что не хватает образования, не смутилась под насмешливыми взглядами мужиков, смотревших на женщину, по традиции, унаследованной от туретчины, как на существо второго разряда, и с головой окунулась в бурный поток новой жизни.

— Товарки, бывало, скажут: «И что тебе, Мара, больше всех нужно! Землю, слава богу, получили. Кулакам хвост подвернули. Работала б на своей ниве с Иваном да растила-пестовала Димитра. Наше дело бабье, испокон известное!» «А кому, как не мне с вами, больше всех нужно! — отвечаю. — Власть-то наша пришла. Кто ж ее подпирать будет, как не мы! Хватит, на чужое богатство трудились, теперь давайте ради своего не пожалеем сил!»

Стала я втягивать женщин в общественную работу, актив сколотила. А крестьянки наши, скажу вам, коли возьмутся за гуж, любой воз потянут! Большую помощь оказывали мы коммунистам. Тут и меня в партию приняли. Высшая честь и, конечно, ответственность для каждого человека!.. Потом вскорости избрали меня земляки заместителем председателя сельского Совета!..

То был переходный период в жизни болгарского села, годы ломки старых устоев и быта, острой классовой борьбы, свирепого сопротивления кулачества. Коммунисты и бывшие батраки, объединившись, основали в селе трудовое кооперативное землевладельческое хозяйство. Но средний крестьянин стоял на перепутье, колебался.