Большая судьба

— И тогда-то во мне заговорил голос крови. Он затмил рассудок, сломил волю. Ночью, тайком от товарищей, я пошла вниз. Одно непреоборимое желание овладело моей душой, моей мыслью: найти брата, увидеть живым или мертвым. Мы ведь выросли сиротами. Он был мне единственным на земле родным человеком. Товарищи вовремя спохватились и поймали меня… За нарушение партизанской дисциплины я заслуживала жестокого наказания. Командир созвал коммунистов. Перед ареопагом отряда я должна была держать ответ. И вот он встал, командир наш, Алексис. Человек насколько душевный, настолько суровый… Говорят, глаза — зеркало души. У него они действительно были зеркалом. Глядя перед собою, он говорил, словно бы читая приказ: «У партизана есть верховный судия — совесть. Мы и передаем дело о твоем проступке этому судие».

Гречанка тихо улыбнулась, вздохнула, будто напряжением воли хотела развеять тяжелую мглу воспоминаний.

— Вечером в долину спустился наш связной. Никто, кроме командира и комиссара, не знал, с каким заданием. Я догадывалась. Или просто очень хотела, чтобы у него было такое задание. А через два дня в лагере появился новый человек. Его провели в землянку командира. Вскоре туда позвали и меня. «Знакомься, — сказал командир. — Это наш товарищ Петрос…» Спустя час, я, Петрос и комиссар были в пути. Мы шли тропою, ведущей к Черной скале. У нас было по автомату, по паре гранат и по длинной, хорошо свитой веревке. В пути я узнала от Петроса о судьбе брата. Но жив ли он, или мертв, это мне предстояло увидеть своими глазами.

Связной отряда передал Петросу, законспирированному партизанами помощнику, имевшему доступ в полицию, задание — разведать, что с Анастасисом, и если он в руках полицаев, то помочь его спасти.

После нашего отступления полицаи праздновали победу. Петрос появился среди них в разгар пьяной оргии. Сориентировавшись в обстановке, он притворился, что и сам навеселе. «На радостях по случаю разгрома партизан выпил!» Полицаи, конечно, не могли смолчать, тотчас похвалились: партизана Анастасиса схватили! «Это какого же Анастасиса? — как бы невзначай поинтересовался Петрос. — Не того ли головореза из Салоников?» «Именно его!» «Быть того не может! — вскрикнул Петрос. — Да ведь у меня под лопаткой сидит пуля, пущенная его подлой рукой! Господа офицеры, господин капитан! Позвольте мне лично свести с ним счеты!» Пуля под лопаткой у Петроса сидела, но полицейская. Настигла она его год назад в ночной перестрелке.

Капитан было согласился. Но тут в разговор влез унтер-офицер с родимым пятном вполщеки. Оказалось, что Анастасис, отстреливаясь в последнем бою, будучи уже раненным, убил его брата, полицейского. «Я сам отправлю убийцу брата к праотцам, в распоряжение Харона! — ревел он от ярости. — И сразу бы это сделал, не отведи моей руки капитан!» «Но нам нужно сначала получить от него сведения об отряде», — оскалил зубы капитан. «Этому рта кинжалом не раскроешь!» — огрызнулся унтер. «Попытаем, а раскроет он или нет — все равно его ждет твоя пуля». «Неужели не жалко вам, господа офицеры, — пошел на новую уловку Петрос, — тратить на такого бандита свинец! Ведь умереть от пули греческого солдата — честь!» «Я и не собираюсь разряжать в него свой автомат! — ощерился унтер. — Как собаку, сброшу его с Черной скалы!»

План Петроса расстроился. Однако оставалась еще некоторая надежда, хотя и призрачная. Он попросил разрешения отомстить Анастасису за пулю под лопаткой хотя бы одним пинком. Капитан приказал полицейскому проводить Петроса в камеру. На счастье, полицейский был порядочно пьян. В спертом, вонючем воздухе камеры его потянуло на рвоту. И Петросу удалось шепнуть Анастасису: «Притворись обескровленным и обмякшим. Будут ставить на ноги — падай. Тебя потащат к Черной скале. Сбрасывать будет унтер с родимым пятном на щеке. Они поставят тебя на зубец скалы. И тогда собери все свои силы, сделай прыжок на три шага влево, к елке, она там единственная. Под ней растут молодые сосенки. Прыгай сам. Ветви самортизируют. Метрах в пятидесяти под елкой есть терраска. Можно остаться живым. В одном случае из ста… Но можно!..»

Гречанка продолжала:

— На Черную скалу полицаи водили людей обычно перед сумерками. Петрос утверждал, что им не было известно о существовании терраски. Крадучись, мы подошли к Черной скале. Луна заливала ее мертвенным желтым светом. Выждали несколько минут. Не слышно было ни шороха, ни звука. Комиссар отделился от нас и неслышным шагом ушел в другую сторону. Вернувшись, сказал: «Никаких признаков засады. Можно действовать!» Мы быстро связали тугими узлами веревку, конец ее затянули петлею на стволе елки. Первым спускался Петрос. Спустившись, он дал условный сигнал. Следом за ним полез комиссар. Я сторожила наверху. Минуты тянулись часами. Потом веревка снова напружинилась, и скоро я увидела голову комиссара. Она была обнаженной. Мы молчали. И словно застыли в молчании родные горы. Снова условный сигнал. Комиссар и я тащили на веревке тяжелый груз, тело брата. Мужчины вдвоем донесли его на своих плечах до партизанского бивака.