Большая судьба

Как ни убеждал бай Костадин кандидатов в рекордсмены заночевать, все было попусту. Они ушли тропою на восток и скоро скрылись за увалом, который уже занавешивали сумерки. А служитель стоял, точно примороженный, на пороге хижины: в душе у него все еще тлела надежда, что лыжники вернутся.

Солнце погасло, но звезды на небе не зажигались. Поземка, скользившая по снежному насту чуть слышно, заплясала с присвистом, закружила в бешеном вихре, понеслась над ущельями и хребтами, заметая тропы.

Бай Костадин вернулся в хижину, выпил на скорую руку кружку чая, осмотрел винчестер, подстегнул к ремню баклажку с коньяком и спустился в кладовую. Там он взял пятидесятиметровый конец джутовой веревки, альпеншток, ловко приладил их на спину и, поднявшись в сени, быстро подогнал к ботинкам лыжные крепления.

Внутри у него кипело. Он был зол на самонадеянного человека с пустым «барометром» на плечах, до того зол, что готов был обругать его самым последним словом. Но что поделаешь? Служба… Какая там к бесу служба! Он же предупредил лыжников. Совесть вроде бы и чиста. Да, чиста, и потому она велит баю Костадину идти вслед за группой, чтобы предупредить возможную трагедию. Из-за одной глупой головы могут сложить свои головы другие… Идти вслед!.. Но след-то давно «простыл»: его стер ветер и занес снег.

Буря и тьма, казалось, убрали с пути все ориентиры. Бай Костадин шел, однако, уверенно, словно по накатанной лыжне. Не какое-то шестое чувство было ему компасом. Путь указывал ветер. Спасатель шел вслепую, точно зная, под каким «румбом» и на каком участке должен дуть в лицо норд-ост. Ему был хорошо известен в горах каждый бугорок. И он впотьмах чувствовал этот бугорок, потому что безошибочно мог определить по силе ветра и снегопада, сколь велик должен вырасти за минувшее время на нем сугроб. В группе лыжников, по следу которой спешил бай Костадин, все парни были на подбор. И, конечно, за погожую половину часа перед пургой они успели уйти довольно далеко. Но бай Костадин не сомневался, что их настигнет. Им-то в пургу приходится замедлять шаг, нащупывать тропу, держать строй, чтобы не потерять кого из товарищей.

Зло вскоре сменилось чувством тревоги. Бай Костадин не костил уже в своих мыслях лыжников. Они стали теперь для него ребятами, попавшими в беду. Спасатель прикидывает, что ребята, должно быть, добрались уже до хребта. Это хорошо. Там не заблудятся: тропа лежит по карнизу скалы. Хорошо, да и плохо. Вдруг кто-нибудь по нечаянности или по ошибке возьмет метр-другой влево от скалы? Там ущелье. Правда, сторона, примыкающая к карнизу, на большем протяжении поката. Но есть и опасные места. Особенно у Дьявольского зуба, где карниз обрывается в тартарары. Оступится человек — поминай как звали.

И бай Костадин спешит. Но спешит с умом. Как тренированный бегун, он на каком-то отрезке дистанции приберегает силы, на каком-то — «выкладывается», достигая в конечном счете предельной средней скорости. Потом снова идет ровным, размеренным шагом. Вот наконец и карниз. Спасатель, выбрав затишек, останавливается и несколько секунд вслушивается: не донесет ли ветер с ущелья голоса о помощи. Затем он продолжает путь и снова замирает на месте, весь обращаясь в слух.

Дьявольский зуб позади. От сердца словно бы отлегло. Бай Костадин втыкает в снег палки, чтобы передохнуть, размять натруженную веревкой и альпенштоком спину, «сбить» пульс. Неожиданный и сильный, как морская волна, порыв ветра прижимает его к скале… Ветер гудит, воет, хохочет и вдруг смолкает. Становится тихо, будто в глубоком подземном гроте. И откуда-то до слуха спасателя долетает:

— По-о-мо-ощ![63]

Может быть, такое случается раз в жизни человека… Утих «на четыре такта» ветер. Чудом оказался в это время на этом месте бай Костадин. И точно в эту паузу раздался призыв о спасении. Человек, которому грозила неминуемая гибель, которого бай Костадин сейчас вытащит из ущелья, может быть, поверит в свою судьбу, в свою удачу. Он часто будет рассказывать потом об этом исключительном событии друзьям. И те припишут его спасение счастливому стечению обстоятельств, всесильному и могущественному его величеству Случаю. А бай Костадин трактует это по-своему, просто и ясно:

— Природа — великая тайна для тех, кто в нее не вникает. А ежели ты всю жизнь присматриваешься, что к чему, тогда свободно читаешь книжку природы. И все в ней тебе становится понятно. С годами наизусть ее выучиваешь, как скла́дную песню. Наш брат-спасатель, коли надобно, воробья закольцованного с указанным номером поймает, не то чтобы человека не найти! Нужно только уметь искать. А природа — наша мать и помощница в беде. Приметьте, ветер-то затих аккурат когда следовало!..

И мы вместе с баем Костадином смеемся над «сознательностью» ветра.