Большая судьба

Павел Петрович присел тут же на бревне и предложил:

— Рассказывай.

Сбиваясь, вдова поведала о своей беде. На лесных куренях, где жгут для завода уголь, ее единственный сынок-малолеток провалился в дымящуюся кучу раскаленного угля и получил тяжкие ожоги.

— Парень ходить не может, а приказчик гонит его на работу и еще штраф требует. А какой тут штраф, если вторую неделю вовсе без хлеба сидим, жаловалась женщина.

— Как без хлеба? — переспросил расстроенный Аносов. Он достал кошелек, вынул кредитку и подал женщине. — Поди купи хлебушка, а я сам буду у тебя да и на курени загляну.

Женщина застенчиво взяла деньги и поясно поклонилась:

— Спасибо тебе, родной, от голодной смерти спас… — Вдова хотела еще что-то сказать, но не смогла. Губы ее задергались, на глазах появились слёзы. Отяжелевшей походкой она ушла, а Павел Петрович стоял и долго с грустью смотрел ей вслед.

Аносов сдержал свое слово. Подгоняемый злым сиверкой, начальник фабрики зашел на запрудскую Демидовку и среди ветхих бревенчатых домишек отыскал хибару вдовы. За окном серели сумерки, в избушке было сыро и темно, как в подвале. Смущенная хозяйка высекла кремнем огонь и зажгла смолистую лучину. Робкие тени заколебались на посветлевших стенах. Аносов огляделся, и страшная, ужасающая бедность поразила его. На скамье лежал подросток, прикрытый лохмотьями, и тяжело стонал. Павел Петрович склонился над больным и сейчас же от волнения закрыл глаза: перед ним кровоточило обожженное лицо, большие серые глаза мальчугана страдальчески смотрели на него.

В углах горницы сверкал иней, дыхание вырывалось густым паром. Аносов подошел к печке, приложил руку. Холодна и пуста.

— Давно не топлена, батюшка, даже тараканы и те вывелись, — с покорной удрученностью сказала женщина.

— А муж где? — спросил Аносов.

— Кузнец был. От чахотки помер. Аль не помните Кузьму Веселого? пытливо уставилась она на начальника.

— Вспомнил! Добрый кузнец был, — с сожалением сказал Павел Петрович. — Ты вот что, не убивайся: сына вылечим, а тебе пенсию схлопочу!

Женщина хотела броситься Аносову в ноги, но он удержал ее:

— Что ты, что ты вздумала!

Гость ушел, когда замерцали звёзды. Провожая его, вдова облегченно вздохнула:

— Спасибо, батюшка. Теперь чую сердцем, что не пропаду!

На посаде лаяли псы. Звёзды густо усеяли небо, искрился снег, и шумели сосны на Косотуре. Аносов шел и думал, укоряя себя: «Булат очень важен, но дороже всего люди. Как же я проглядел людское горе?».

Он понял, что сейчас он не просто горный инженер, а начальник большого округа, многих заводов. Он должен бывать в Сатке, в Кусе, в Арсинском: его ждут люди, работающие на лесосеках, углежоги, золотоприискатели. За всем нужен хозяйский глаз: приказчики и управители злоупотребляют властью. Аносов вспомнил день выпуска, прогулку с другом вдоль набережной Невы. И, вспомнив, сказал себе: «Кто, как не ты, обещал облегчить труд простого человека? Кто обещал присмотреть за тем, чтобы зря не морили людей?».

В этот памятный вечер он составил расписание, где и когда бывать.

— Это ты правильно решил, — одобрила мужа Татьяна Васильевна. Нельзя всё время быть у литья, ты же не просто мастер. Я прикажу, чтобы подготовили тройку серых. После отъезда Ахте кони заскучали.

Павел Петрович хотел протестовать, но вспомнил гривастых, сильных коней, и его потянуло промчаться по зимней дороге.

Утром, несмотря на метель и ветер, он отправился на лесные курени. Под завывание ветра Аносов въехал в дремучие леса. Глубоки снега, от тяжести их гнутся ветви елей. Стихло. Слышно, как дятел долбит сухую лесину. Всюду следы зверей: вот осторожно, крадучись, прошла лиса, вот пробежал зайчишка, наискось — тяжелые волчьи следы.

Кучер — мужик с заиндевелой бородой, проворный и бывалый — обратясь к Аносову, засиял:

— Эх, и глухомань! Леса, помилуй бог, без конца и краю. Тут и лоси, и горные козлы, и куницы, и горностай, и сам батюшка Михайла Топтыгин. А сколько птиц всяких! Здесь и глухари, и рябчики. Мать моя, всем, каждой кровиночкой, люблю я, барин, коней, зверьё и птиц. По-ясному живут, — всё видишь. Не то, что человек. Другой в глаза улыбается, а ломит тебя по суставчику!.. Эх, ну, коняшки, проворней, гривастые!

Через час потянуло горьковатым дымком, а там и лесосека распахнулась. Стучали топоры, шумели деревья, на лесной делянке раздавались звонкие человеческие голоса.

К Аносову поспешил куренной мастер — статный, хитроглазый мужик в добротном полушубке. Смахнув с головы ушанку, он низко поклонился начальнику округа:

— С приездом, ваше высокоблагородие. Никак не ждали, не гадали! — Он юлил, сыпал льстивые слова, без шапки побежал вперед по тропинке. Пожалте, пожалте…