Большая вода

Он помнил, что родители Дарьи уехали вчера днём, в пятницу, и вернутся через три дня, то есть в понедельник. У него есть время. Он расскажет всё ей, всё, что у него есть на душе, и всё, что он никогда никому не говорил, развернёт свою душу, словно скомканную простыню.

Он решительно будет искать встречи с ней каждый день. Также он должен будет искать средство предупредить её родителей об опасности, скорее всего смертельной.

Те, кто хочет их ограбить, знает об их отъезде и о том, когда они вернутся.

Он будет искать встречи с ней сегодня, непременно.

«Молодой человек, здравствуйте», – вдруг услышал замечтавшийся Бальтазар и увидел перед собой господина, хорошо одетого, гладко выбритого, в новом костюме с претензией на вкус, по последней моде.

«Чем могу служить?»

«Будьте любезны, я бы хотел 5 унций вашего лучшего чая, пожалуй, меня интересует чёрный».

В колониальной лавке купцов Карасёвых, как, впрочем, во многих других, чай располагался на полках, которые, как в архиве, поднимались до самого потолка, и чтобы достать с них то, что нужно, необходимо было подняться по лестнице.

Во внешности человека он не нашёл ничего для себя знакомого, но вот голос, голос он точно где-то слышал. Делая шаг на первую ступеньку лестницы, его осенило.

Да, он слышал этот голос, и совсем недавно, в тот вечер, когда выследил Степана Матвеевича, в том доме, куда привёл след его бывшего начальника. Эта мысль застала его на лестнице, когда он подбирался к нужной банке с чаем. Да, это тот молодой голос, который он слышал, сидя в сенях того странного дома у башни.

С большой банкой чая в руке он спускался по лестнице вниз, конечно же думая, что их новая встреча неслучайна.

«Прошу, самый лучший черный чай из имеющихся сейчас, китайский, байховый, вы, кажется, сказали 5 унций?»

«Да, совершенно верно, именно 5», – с улыбкой и очень вежливо ответил покупатель, вообще манеры его были крайне учтивы.

Бальтазар поставил красивую жестяную банку рядом с весами, на ней красовалась надпись «Товарищество «Караван», и, черпая маленькой ложкой, аккуратно и по-ювелирному скрупулёзно, стал выкладывать чай на весы.

После быстрого взвешивания чай был с той же аккуратностью завёрнут в небольшой бумажный пакетик.

Покупатель внимательно следил за тем, как ловко со всем справляется продавец, и Бальтазар чувствовал этот пристальный взгляд, понимал, что его разглядывают, как жука под лабораторным стеклом.

«Пожалуйте», – с улыбкой Бальтазар протянул упакованный чай.

«Очень вам благодарен», – ответил покупатель, и как будто даже что-то насвистывая, щеголеватой походкой отправился к выходу.

Бальтазар проводил этого человека взглядом, и когда он вышел, подошёл к витрине, чтобы успеть рассмотреть его ещё лучше. Незнакомец спустился вниз по улице и прошмыгнул в один из переулков.

Вечерело. Начинался алый закат, какие бывают в ту пору, когда день залит ярким солнцем.

Бальтазару сделалось неспокойно на душе, и после недолгих приготовлений он закрыл лавку и очутился на оживленной улице. Запах весны ударил ему в нос, ошеломил его своей концентрированной силой. Расцветала новая жизнь. Природа была юной, 17-и летней барышней, полной веселья и надежд, не знающей о боли и страдании, верящей в свою вечную красоту.

Горожане медленно прогуливались по пологой улочке, ведущей к плашкоутному мосту. Публика была праздная, не имеющая никаких дел: между прогуливающимися парочками редко появлялись одинокие приказчики, возвращающиеся домой после закрытия своих лавок.

Люди говорили, улыбались, с какой-то простодушной лаской встречая весну, скинув с себя прежнее бремя, замкнутость и скованность зимы.

Бальтазар спускался вниз, обгоняя одних и встречая других идущих ему на встречу. Невольно он слышал, о чем говорят эти люди, и больше всего слов было о реке, вышедшей намедни из берегов.

Один резкий, прерывистый голос выделялся на общем фоне умиротворения. Человек кричал, то ли от боли, то ли от радости.

Спустившись еще немного, он наблюдал такую картину: мост был разведён окончательно и бесповоротно, вода вышла из берега, затопила небольшие деревянные строения у самой реки и остановилась у изгороди ближайшего дома.

У самой кромки воды, в порыве мало на что похожего возбуждения, кружилось странное существо, покрытое голубями. Голуби разлетались в разные стороны и садились вновь на плечи и голову. Бальтазар легко узнал в ней ту самую седую юродивую, встреченную им вместе с Дарьей.

Она заходила по щиколотку в воду несмотря на очевидную прохладу, выбегала из неё и успела собрать вокруг себя толпу зевак. Это было похоже на импровизированный театр одного актёра, на игру которого с любопытством взирала толпа.

Взгляд же её мало на что походил, он был строгим, и смотрела она этим строгим взглядом с особым вызовом. Но, когда пелена этой строгости сходила, в этом взгляде появлялась тоска такой глубины, что людям, видящим её, становилось не по себе. Становилось не по себе от той чужой трагедии, частью которой они становились, заглянув в её глаза.