Большая вода

Чтобы встать на ноги, ему надо было опереться о стену, и, елозя всем туловищем в мутной воде, словно гусеница, он прополз к ней, напрягая мышцы ног и спины. Долго мучаясь, но потом, привстав сначала на одну ногу, а следом на другую, он оказался в положении полуприседа, затем резко вытолкнул себя вверх.

Это было глотком свежего воздуха для его души. Поверив в собственное спасение, юноша побежал к входной двери, он верил, что дверь может быть незапертой, ведь они не рассчитывали на то, что он придёт в сознание так быстро, и, к тому же, Бальтазар не слышал, как они её закрывали.

Но кованая железная дверь была заперта и не сдвинулась с места после нескольких сильных ударов ноги.

Бальтазар опёрся о стену. Ему послышался голос его матери, словно она звала его, он улыбнулся, услышав, как этот голос пошёл нараспев. В больной и ушибленной голове его она пела, как двадцать лет назад она пела:

Баю-баю, мил внучоночек!

Ты спи, усни, крестьянский сын!

Допрежь беды не видали беды,

Беда пришла да беду привела

С напастями, да с пропастями,

С правежами беда, всё с побоями.

Баю-баю, мил внучоночек!

Ты спи, усни, крестьянский сын!

Нас Бог забыл, царь не милует,

Люди бросили, людям отдали:

Нам во людях жить, на людей служить,

На людей людям приноравливать.

Опустив глаза, он заметил, что уровень воды стал другим, она заполняла подвал ещё быстрее, чем прежде, и сейчас была немного ниже его колен. Вода хлестала из всех щелей, в особенности из маленьких окон, уходивших со стороны фасада под землю, в это окно могла протиснуться разве что кошка, сейчас он пожалел, что не является ею.

На его лице расцвела улыбка, какой, быть может, он никогда не улыбался прежде. Казалось, что в тёмном и сыром подвале стало светлее.

«Господь, я никогда не называл тебя по имени, я никогда не служил культа по тебе, не произносил молитв. Пускай, в эту секунду молитвой станут два имени, два самых дорогих имени для меня. Я не знаю, что будет дальше, возможно, завтрашнее утро наступит для меня. Но я знаю, что ты есть любовь – безмерная, всепоглощающая. Она, как тёплое одеяло, которым ты нас всех накрываешь, ну, а мы в порыве страсти скидываем его с себя и маемся. Я никогда не верил в то, что ты можешь быть судьей, карателем или арбитром. Все эти аплуа опробовал на себе человек много веков назад. Но ты, как любящая мать, одинаково любишь и плохих и хороших сыновей. Обнимаешь в своих ласковых объятиях и убийцу и его жертву. Ведь ты знаешь, что одинаково несвободны оба, что убийца, убивая, убивает себя тоже.

Наверное, я трус, и мне страшно. Я не могу понять того, что этот мир, существующий в моём сознании, выключат. Однако, более всего гложет мысль, что не будет самого сознания. Ну, а что же будет вместо него? Чем можно его заменить кроме небытия, которое не подразумевает под собой мысль и чувство? При этом я не могу сказать, что сильно жалую этот мир, я так и не смог понять, зачем всё это? К чему эта вереница событий, начинающаяся рождением и заканчивающаяся смертью?»

Вода подступила к его пояснице, было пронзительно холодно, Бальтазара пробирала дрожь, он силился её преодолеть, сжав зубы и кулаки, ему казалось уже невозможным делать какие-то движения.

«Нет, не может быть, чтобы всё так закончилось в этом подземелье… Мне ещё никогда не было так холодно, как сейчас, и эта дрожь, которая меня охватила с ног до головы, этот бесконечный озноб, который парализовал меня. Сейчас откроется дверь, и сюда обязательно кто-нибудь войдет, спустится ко мне и увидит всё это… Может быть, так и будет?! Я знаю, что так и будет, знаю, знаю! Не может быть по-другому! Возможно, это будет она? Она зайдёт, и весь мрак рассеется, всё это разом отступит от меня, станет не моим. Эта печать Бога на её лице, эти черты, которые мог создать только он. Как было бы сладко прикоснуться к ним взглядом ещё раз, насытить красотой и ликованием своё сердце».

Гул воды в помещении заглушал всё, что происходило снаружи. Однако, через этот шум пробивалось что-то робкое, еле уловимое, какое-то порхание, взмахи маленьких крыльев и стремительный полёт. И всё чётче для его слуха становился звук милого щебетания: быстрой и напористой тонкоголосой рулады. В это подземелье проникла птица. Что она здесь делает? Что ей здесь нужно?!

Птица показалась перед Балтазаром. Летая из угла в угол, она привлекала к себе внимание. Это была ласточка.

По его позвоночнику проходил леденящий озноб. От чувства мокрой одежды на себе, ему было невыносимо холодно. Опершись о стену, он делал усилия для того, чтобы не сползти и не оказаться полностью в воде, сейчас он был погружён в неё по грудь.

Он пробовал двигаться и силился сверхчеловеческими попытками превозмочь ступор, в котором оказался, но его руки были связаны, и в воде, в которой теперь можно было только плыть, сделать шаг получалось с трудом.

Наконец, когда вода подступила к горлу он вновь улыбнулся и пришёл в себя. Он стал спокоен и уверен. Он всё знал наперёд.