Большая вода

Бальтазар сделал круг по первому этажу барского дома, внимательно вслушиваясь в каждый звук, в ожидании, что вот-вот кто-то выйдет из комнат, но они были либо заперты, либо приоткрыты до такой степени, что отсутствие жизни в них было совершенно наглядно.

Его непрочные ботинки быстро намокли во дворе, где воды было уже более, чем по щиколотку.

Он заметил, как они оставляют следы на полу и вместе с тем увидел, что рядом были и другие следы от большеногих мужских сапог.

Бальтазар поднялся по лестнице, ветер играл раскрытым настежь окном, которое с неприятным звуком ударялось о раму. Он закрыл окно и стал прислушиваться.

Он услышал только биение своего сердца. Двери в гостиную были открыты. В ней никого не оказалось, но всё более отчетливыми были голоса за стеной. Один сипловатый прокуренный бас и тонкий женский голос, но уже немолодой. Мгновение погодя, что-то с тяжестью брякнуло о паркет. Бальтазар не знал, что скрывает эта стена, но знал, что Карасёвых ещё в доме нет.

«Добро пожаловать, господин полоумное имя, фигляр и никчёмный работник. Должно быть, дочку купеческую пришли спасти от ненастья, а может, и ещё чего… а?»

«Стой, дура старая, на месте. А ты, недоношенный, – он перевёл пистолет на Бальтазара, – лапки подымай вверх, только со всею аккуратностью подымай!»

Бальтазар смотрел на представшую пред ним сцену с глубоким равнодушием. Ничего в нём не дрогнуло, ни мускул, ни сердце, ни рука. Он видел это так, как будто с ним это случалось уже тысячу раз, кто-то тысячу раз подряд наводил на него оружие и стрелял в него, и он умирал и всё заново.

«Ну, чего такое, что застыл, милейший? Или прибить тебя прямо здесь?!»

Осанисто, не колеблясь, держа руки там, где держал, Бальтазар прошёлся по кабинету из одного угла в другой, находясь под прицелом, совершенно забывшего о кухарке, приказчика. Теперь он встал между ними, прикрывая обомлевшую от последних событий Семёновну.

Послышались шаги на лестнице, ноги, топая, быстро шли, кто-то явно спешил и чуть ли не перепрыгивал со ступеньки на ступеньку. Ему показалось, что это не один человек, и сейчас сюда ворвутся. Резкая и тупая боль в голове помешала дальнейшим мыслям, потемнело в глазах перед тем, как всё провалилось в тёмный призрачный лабиринт.

***

Никогда прежде на церковной службе она не чувствовала такого полёта души, такого спокойствия и умиротворения. Обычно через половину часа как-то сильно томило, было скучно, а запахи ладана и горячего воска словно душили её. Сегодня утром, когда читали Царские Часы, было совсем не так. Что-то восторженно прекрасное, милое сердцу было здесь и сейчас.

Ближе к моменту, когда по ходу богослужения совершается вынос плащаницы, на душе у барышни стали появляться червоточенки.

Сквозь пение церковного хора, где-то рядом с собственной молитвой, было натужное чувство тревоги. Она перестала следить за происходящим, отвлекалась и думала о своём. Дарья вспомнила слова нищего на паперти, и после этого они не выходили из её головы.

Минуту-другую погодя она вылетела из церкви с желанием найти этого человека. Собравшийся там с утра народ сильно поредел, видимо отправились к другому приходу. Нищего, который был ей нужен, среди них не было.

Вернувшись во внутрь и встретив недоумевающий взгляд своего провожатого, она оставила ещё один рубль в церковной лавке и взяла три свечи: одну из них она зажгла и поставила в канун, другую перед богородицей, а с третьей мерным и медлительным шагом, боясь её потушить, вышла наружу.

Спохватившись, конюх вышел за ней. Дождя на улице не было, ветер совсем стих, и Дарья мысленно молила Бога за это.

Свеча в руке, с таким старанием и вниманием укрываемая от ветра, удивила Игната, её озабоченное, по-детски милое лицо, тревога и грусть в нежном и кротком взгляде заставили его не задавать вопросов. Он помог забраться барышне в лодку и отплыть в направлении дома.

Проплыв несколько десятков метров они заметили, что серое низкое небо перестало быть таким. За часы, проведенные ими в храме, оно расслоилось и теперь состояло из отдельных темно-синих туч, пунцовых, налитых, созревших и готовых упасть на землю.

Сквозь них, как маленькие ростки зелени, пробивающиеся между камней брусчатки, появлялись лучи солнца.

Вода стремительно прибывала, вымывала вещи из открытых подвалов на улицу и уже хозяйничала на первых этажах домов. Жителей, сидевших на крышах, стало больше в разы. Они смотрели на проплывавших мимо. Завидев хорошо знакомую им купеческую дочь, одной рукой держащей свечу, а другой – заботливо укрывающей её от ветра, словно драгоценность, они ломили шапки и крестились.

***