Больше, чем что-либо на свете

– Да! – воскликнул тот, смущаясь от этих нежностей. – Я не хочу делить тебя ни с кем... Ах, госпожа, оставь, что ты делаешь! Не при гостях! (Ульвен принялась тискать и чмокать мужа).

Словом, молодая супружеская чета произвела на Рамут приятное впечатление. Мелькер был мил и прост, весь как на ладони: творческая личность, и этим всё сказано. (Впрочем, как показал разговор о втором муже, он не настолько витал в облаках, чтобы совсем не разбираться в житейских вопросах). У колен Ульвен прыгала синеокая рыженькая прелесть и просилась на ручки... О подобном тихом счастье Рамут могла мечтать и сама, но ей выпала иная доля – Вук. Странный, непостижимый, то манящий печальной улыбкой из глубины раненого сердца, то отталкивающе ледяной, чужой и страшный. Он принёс ей эту папку с планом свадебной церемонии, а Рамут за все четыре дня не нашла времени, чтобы туда заглянуть. Так она и лежала – большая, тяжёлая, с холодным переплётом из чёрной кожи. Впрочем, что греха таить: при желании Рамут могла бы выкроить полчаса на ознакомление, но в том-то и беда, что ей не хотелось даже прикасаться к этим страницам, исписанным безупречным почерком.

Она предпочла отдать себя целиком работе и подготовке к вступлению в Общество. В назначенный день, одетая в чёрный кафтан с белым шейным платком, Рамут выступила в просторном зале для лекций. В горле чуть сохло от волнения, но голос не дрожал. На доске висели выполненные ею самой рисунки, изображавшие ход операций на лице и спинномозговое обезболивание, а на скамейках не было ни одного пустого места.

– Обезболивать таким образом сами роды нецелесообразно да и неудобно, потому как хмарь снимает боль на непродолжительное время – около получаса. Но этого времени вполне хватит опытному врачу для выполнения разреза.

Реттгирд, конечно, была в числе слушателей. Её серые глаза внимательно следили за Рамут, но выражение в них озадачивало девушку – мечтательно-задумчивое, почти ласковое. Когда настало время для вопросов, Рамут предвкушала словесную схватку, но Реттгирд молча сидела на своём месте, не сводя с докладчицы взора. Вопросы поступали от кого угодно, но только не от неё. Даже Ульвен задала парочку, а Реттгирд витала где-то в облаках. Когда Ульвен толкнула её локтем, она очнулась.

– А? Простите, что? Я, кажется, задумалась.

– У тебя есть вопросы? – усмехнулась Ульвен.

Реттгирд поднялась. Все притихли – видно, ждали интересного спора. Рамут тоже приготовилась отражать удар, но то, что она услышала, повергло её в жаркое смущение.

– У меня только один вопрос к уважаемой докладчице, – с сияющим взглядом и странной улыбкой сказала Реттгирд. – Что она делает сегодня вечером?

По залу волной прибоя прокатился смех. Ульвен, хлопнув сестру по науке по плечу, хохотнула:

– Да нет! Вопросы по существу доклада!

– Я отчего-то уверена: всё, что произносят эти дивные уста, тоже в высшей степени прекрасно и умно, – всё так же мечтательно проговорила Реттгирд.

Когда смешки в зале стихли, седовласая госпожа Хедельвейг, председательствовавшая на собрании, подвела итог. Доклад Рамут она назвала весьма интересным, а высказанные в нём идеи – достойными внимания. После доклада Рамут ждало ещё одно испытание – показательная операция. Для такого случая ей даже заранее подыскали больного с повреждением хребта и спинного мозга: Общество интересовали её необычные способности костоправки. По дороге в хирургический зал Ульвен шутливо ткнула Рамут в бок и шепнула:

– Ловко ты умудрилась обезвредить самую острую на язык спорщицу в Обществе!

Больной, навий средних лет, лежал на столе – желтовато-бледный, напуганный, с впалыми щеками и седоватой щетиной на подбородке. Рамут склонилась над ним и сказала с улыбкой:

– Всё будет хорошо, не волнуйся. Смотри мне в середину ладони. Твоя боль у меня вот здесь!

С этими словами она сжала кулак и встретилась взглядом с Реттгирд. Укола иглой больной не почувствовал – значит, обезболивание действовало. Рамут сделала всё, как обычно: сломала неправильно сросшиеся позвонки, восстановила спинной мозг и соединила кости снова. И всё это – не касаясь больного и пальцем. Как и всегда после такого лечения, она ощутила слабость и опустошённость; пол под ногами поплыл, но Рамут постаралась не показать вида. Она сжала босую ступню пострадавшего.

– Что-нибудь чувствуешь? – спросила она.

– Госпожа, ты касаешься моей ноги! – радостно воскликнул тот. – Я чувствую свои ноги снова! Пошевелить пока не могу, но уже чувствую!

Среди наблюдателей прокатился изумлённый шепоток, а Рамут улыбнулась.

– Пошевелить ими ты сможешь завтра. А пока ты должен лежать, чтобы хребет окончательно и прочно сросся. Спина может болеть некоторое время, но это ничего. Пройдёт. Скоро ты снова будешь ходить, как раньше.

– Благодарю тебя, госпожа врач... Я уж и не надеялся...