Больше, чем что-либо на свете

– В первые полгода принимала только на дому, – поделилась Ульвен опытом. – В Общество выбиралась раз в неделю, чтоб хоть как-то не отстать от жизни... Дочура у нас покушать любит, кормить приходилось часто. Потом перевела её на сцеженное молоко и прикорм – с этим справляется и муж, когда меня дома нет. Ну, вот как-то так понемногу и вернулась опять в люди, – подытожила Ульвен со своим лёгким, приятным, курлычущим смешком. – На дому принимать больных – этого мало, этак можно замкнуться в себе и оказаться на обочине врачебной науки. Вся передовая жизнь – здесь, в Обществе.

Побывала Рамут и у Ульвен в гостях. Они с супругом жили в небогатой части города, где узенькие и вытянутые семейные домики лепились вплотную друг к другу, стена к стене. На каждом фасаде помещалось в ширину только одно окно, а на каждом этаже – одна комната (изредка – две). Тем не менее, у каждого такого домика имелись два крошечных дворика – передний и задний. На этих пятачках земли мало что можно было разместить, но Ульвен с супругом умудрились соорудить что-то вроде уютного садика: одно деревце, два куста и скамейка – перед домом, а на заднем дворике стояли детские качели и стол со стульями – вероятно, чтобы наслаждаться трапезой на свежем воздухе. Огорожены такие дворики были весьма условными заборчиками.

Едва переступив порог, Рамут увидела замечательную семейную картину: молодой господин в чёрной жилетке и белой рубашке с засученными рукавами гнался с тарелкой каши за прыгающей, как мячик, малышкой с рыжими пружинистыми кудряшками. Девочка с пронзительно-звонким хохотом улепётывала от отца, а тот, растрёпанный, с совершенно отчаянным выражением на лице, старался на бегу сунуть ей в рот ложку каши.

– Ледрис, дитя моё, разве можно убегать от батюшки? Изволь скушать свой обед! – увещевал растрёпанный господин. Увидев Рамут, он рассеянно поприветствовал её: – Добрый день, сударыня! Прости, у нас тут кормление в самом разгаре.

Ульвен поймала это очаровательное дитя, подхватила на руки и расцеловала в круглые щёчки.

– Попалась! А где у моей крошки шейка? Сейчас как поцелую!

Малышка визжала от щекотки, сверкая ярко-синими глазёнками. Только на руках у матери она смилостивилась и соизволила съесть несколько ложечек каши. Позже, за чашечкой отвара, супруг Ульвен (его звали Мелькер) со вздохом посетовал:

– Всё было гораздо проще, когда она не ходила. Когда пошла... О, хлопот стало втрое больше!

Жилище Ульвен и Мелькера было скромным: на первом этаже располагалась гостиная, использовавшаяся ещё и в качестве столовой, а также маленький врачебный кабинет Ульвен, на втором – зал для музицирования, а под самой крышей – супружеская спальня и детская. Все комнаты были небольшими, а на подвальном этаже дом занимался всеми хозяйственными делами – пусть и крошечный, но одушевлённый. Рамут даже стало совестно за тот роскошный особняк, почти дворец – подарок Дамрад им с Вуком на свадьбу.

Мелькер, творчески рассеянный, слегка мечтательный, выглядел взъерошенным от возни с ребёнком. Он то и дело закатывал глаза и отдувался, как будто пребывал уже на последнем издыхании. Растопыривая нервные пальцы, он жаловался, что в таких условиях совершенно невозможно заниматься музыкой, но стоило дочурке вскарабкаться к нему на колени и обнять за шею своими пухлыми ручонками, как он тут же таял: на это синеглазое чудо с огненными кудряшками невозможно было сердиться. Ульвен любила припугнуть Мелькера в шутку, что приведёт второго мужа, а тот цокал языком и возводил глаза к потолку.

– Дорогая, я бы с удовольствием потеснился, но куда? Давай смотреть на вещи трезво. Этот дом слишком мал. Второму супругу придётся отводить часть моего музыкального зала... А потом он захочет тоже стать отцом... Это уже пятеро жильцов. Нет, это решительно невозможно! Самое большее, что мы можем себе позволить сейчас – это ещё один ребёнок. И всё!

– Ну, можно взять мужа из состоятельной семьи, – с озорной искоркой во взоре рассуждала Ульвен, а у самой губы дрожали в сдерживаемом смехе. – За ним дадут неплохое денежное приданое. Если добавить к нему деньги от продажи этого дома, хватит на жилище попросторнее.

– Угу, конечно, мечтать не возбраняется, – иронически кивал Мелькер. – Вот только какая состоятельная семья отдаст своего сына молодому врачу? Они предпочитают знаться только со своим кругом.

– Ну, не вечно же я буду молодым врачом! – Ульвен изогнула рыжую бровь, подначивая супруга. – Ещё разбогатею!

– Повысишь со временем своё благосостояние – возможно, но не разбогатеешь настолько, чтобы поравняться с верхушкой, – назидательно вскинув палец, возразил Мелькер. – Нет, дорогая, богатый врач – это такая же несуразица, как «сладкая соль» или «горячий лёд». Что, многие женщины в твоём Обществе могут похвастаться двумя-тремя супругами?

– Признайся, ты просто не хочешь, чтобы я брала второго мужа, вот и разводишь тут «трезвые рассуждения», – расплылась Ульвен в умильно-ласковой улыбке, ущипнув Мелькера за щёку. – Заранее ревнуешь, да, малыш? Ах ты, мой ревнивец!