Больше чем просто дом

— Ой, мне даже неловко принимать в подарок такую превосходную вещь! Этот замо́к великолепен! Теперь я смогу надежно запереть все мои ценности.

— Да! — вскричал он и указал на диадему Елизаветы Второй, кособоко сидевшую на голове Эдит. — Твоя запирай это, и вор не моги укради. Моя покажи.

— Боже правый! — простонал Хамфри.

Ужин был подан в холле, и, когда они туда входили, ветер, прежде тихо шелестевший листвой парка, вдруг усилился, дверь с грохотом распахнулась, и в дом ворвалось студеное дыхание близящейся зимы.

— Вот и кончилась осень, — грустно вздохнула Эдит. — Будь добр, закрой дверь, Вестгейт.

Опускаясь на стул, она зябко повела плечами и послала слугу за накидкой, а как только тот удалился, сняла диадему и протянула ее Вестгейту:

— Возьми ее, с этой штуковиной на голове я чувствую себя как-то скованно. А после ужина сделай все, как мы договорились.

— О чем это ты? — насторожился Хамфри.

— Он будет ее хранить.

— А почему не я?

— Наверное, она считает, что этой вещи надежнее быть с кем-то из членов семьи, — сухо заметил Вестгейт.

— Если на то пошло, я куда ближе к полноправному членству в этой семье, чем ты.

Пан-и-Трун вертел в пальцах то один, то другой из множества хитрых приборов, разложенных перед ним на столе, и ничего не говорил, но поочередно вглядывался в лица остальных. Необычная ситуация, в которой он очутился, побудила его к основательным размышлениям. Итак, имелась очень дорогая вещь, надеваемая на голову. Имелся молодой человек, утром прибывший в Чикаго без гроша в кармане. Имелся жених мисс Кэри (а из своих любимых журналов про сыщиков и гангстеров он усвоил, что преступником очень часто оказывается именно тот, кто поначалу представлялся наименее подозрительным). И наконец: имелся город Чикаго, кишащий бандитами и злодеями всех мастей, — и здесь, беззащитная перед их бандитскими злодействами, находилась его богиня, мисс Кэри.

Да, она стала для него богиней. Он возжег на ее алтаре свой маленький языческий огонь, который с каждой минутой разгорался все сильнее, и Эдит ощущала, как волны этого жара накатывают на нее, минуя пламя стоящих на столе свечей. Ей нравилось чувствовать себя любимой, и ей нравилось, как реагирует на ее доброе отношение этот маленький забавный субъект из другого мира. Она могла бы пойти дальше и уделить ему еще больше внимания, если бы не эта внезапно усложнившаяся ситуация. И угораздило же Вестгейта вновь явиться сюда после того, как она уступила по всем пунктам и согласилась на этот брак по настоянию своей семьи!

Эдит была рада, когда ужин завершился. Поднявшись из-за стола, она вышла на переднюю веранду.

— Идите сюда, мистер Трун. Дует северный ветер, и вы, может быть, уловите в нем весточку с родины.

— Северный ветер говори многа всего.

— И что же он говорит сейчас?

— Моя не знай все главный слова ветер. Но моя дядя их знай все. Моя дядя знай от северный ветер, где многа рыба, где хороший охота, где плохой беда.

— Вы будете рады вернуться домой?

Он неуверенно покачал головой и улыбнулся — как делал всякий раз, когда не мог ответить просто и однозначно.

— Тама люди бедный, жизня трудный, работай многа. Всегда.

Холодало. Они вернулись в библиотеку, где был сервирован кофе.

Пан-и-Трун снова взял бубен и, постукивая по нему пальцами, негромко затянул песню:

Бен пай — ен пай
Пане ина Кохне…
Бен пай — ен пай
Пане ина Кохне…

— Что такое он там воет? — спросил Хамфри.

— Это, должно быть, ритуальная песня, — предположила Эдит.

Пан-и-Трун пояснил:

— Это песня северный ветер, когда он говорит о плохой беда.

В библиотеку вошел Вестгейт во фраке и очень осторожно опустился на стул.

— Сейчас я стою двадцать тысяч долларов, — объявил он. — А как со стороны: похоже на то?

— Я пою песня о плохой беда, — сообщил ему Пан-и-Трун.

— Попробуй петь беззвучно! — раздраженно буркнул Хамфри.

— Нет-нет, продолжайте, мне нравится, — сказала Эдит.

Ем сто — пох бай
Ем сто — пох бай
Пане ина Кохне…

— Поскорее сдохни, — срифмовал последнюю строчку Хамфри.

А Пан-и-Трун застучал быстрее и запел громче, как бы состязаясь с шумом ветра снаружи:

Бик-бик-бик-бик
Ата-уна-уоа
Бик-бик-бик-бик
Уа-уа-УУА!

— Это магический песня, — вставил он, переводя дух между куплетами. — Бик-бик-бик-бик…

Хамфри отчаянно всплеснул руками:

— Эти жуткие звуки сводят меня с ума! Разве нельзя как-нибудь его заткнуть?

Он подошел к радиоприемнику и, покрутив ручки, поймал волну с громкой музыкой, которая перекрыла пение Пан-и-Труна, и тот замолк.

— Ты что, не понимаешь, что этот вой нам противен? — спросил его Хамфри.

Пан-и-Трун расстроился:

— Миз Кэри не люби песня?

— Нет! — гаркнул Хамфри.

Пан-и-Трун отложил в сторону бубен и облизал губы.

— Твоя не люби, потому что песня магический, — сказал он. — Кто-то дурной здеся не люби магический песня. В ней поется о плохой беда.

— Что за чушь ты несешь?