Больше и не нужно (СИ)

В душ с Каем Ханю попасть удалось, как и убедиться в своих предположениях. Кай казался порой не просто худым, а иногда даже тощим, как голодный бродячий кот, но это свойственно многим танцорам, в самом деле повёрнутым на танцах. Если тренироваться по десять и больше часов каждый день, хлестать воду литрами, мало есть и беситься каждый раз, когда что-то получается не так, как хочется, то тут в любом случае отощаешь и превратишься в скелет, обмотанный вкривь и вкось мышцами и обтянутый кожей. А Кай наверняка бесился, потому что Хань успел услышать о нём от других наставников и наставниц, а они считали Кая перфекционистом. Проще говоря, Кай бесился несомненно в погоне за идеалом, отсюда и тяга к столь длительным тренировкам.

Так вот, тощим бродячим котом он выглядел тогда, когда ничего не делал, но в движении он преображался весь. Полностью. Кардинально. В движении он был прекрасен. Даже просто шаг или наклон в его исполнении выглядели неповторимо и изумительно. Сила и грация сразу. Напор и гибкость. Жёсткость и мягкость. Ровно пополам всего того, что, по сути, должно быть противоположностями. Несовместимыми противоположностями. Кай умудрялся их совмещать. Поровну. В самом себе.

И Хань, вместо того, чтобы смывать с себя пот, торчал у крана и пялился на Кая, крутившегося под тёплыми струями. И Ханя совершенно не смущало, что Кай прекрасно замечал его взгляд. Впрочем, Кая тоже совершенно не смущало столь пристальное внимание. Кай принимал восторженный взгляд Ханя как нечто естественное и обыденное и продолжал красоваться силой и гибкостью смуглого тела под символическим прикрытием в виде прозрачной завесы из воды.

Хань вспомнил о душе лишь тогда, когда Кай закончил и ушёл. Оставшись в одиночестве, Хань сунулся под воду и прикрыл глаза, чтобы воскресить в памяти образ Кая. Ничего лишнего, только «инструмент» для танца. Все гении странные, и Кай не был исключением в этом правиле. Он в самом деле считал собственное тело инструментом, при всей своей стеснительности не видел ничего плохого в том, когда его «инструментом» восхищались другие люди. Без сексуального подтекста. А может, и с оным. Хань точно не знал, потому что несколько минут назад он пялился на Кая с чистым восхищением и без всяких эротических фантазий.

Правда, теперь, когда Хань остался один и просто вспоминал, он позволил себе добавить немного эротики. Робко и чуть-чуть. Просто потому, что попытался представить, каково это - коснуться такого тела. Что получится ощутить под пальцами? Как именно? И что будет, если прижаться к этому рельефному телу? Насколько это горячо? Насколько твёрдо? Насколько сильно? А если вдруг выйдет оказаться в кольце рук Кая? На что это будет похоже? Возможно ли будет вырваться? И захочется ли вообще вырываться?

Ответов Хань не знал, потому что никогда у него было отношений с кем-нибудь, хоть немного похожим на Кая.

- * -

Вечером Хань растянулся на диване в собственной квартире перед телевизором и без устали щёлкал кнопками пульта в поисках всяких шоу. Потом хлопнул себя ладонью по лбу, обозвал идиотом и подтянул ноутбук поближе. Через пару минут он знал и название шоу, и по какому каналу оно будет, и когда именно выступит Кай с двухминутной вариацией.

Выступление Кая оказалось не совсем балетом, а именно танцевальным номером сразу из нескольких стилей под вполне современную музыку. Но, как и балет, оно было полным и завершённым, пропитанным смыслом и яркими образами. Каждый жест, каждое движение - осмысленные и символичные, многозначные. Чистая красота движений и стремлений.

Хань не знал, что чувствовали зрители, которые видели это собственными глазами, но он знал, что чувствовал он сам благодаря мастерству операторов, снимавших эту красоту в процессе. Или не знал, потому что только через несколько минут после завершения номера заметил влагу на собственном лице. Растерянно смахнул слёзы с ресниц и тихо выругался, но без особого сожаления. Выступление Кая действительно было грустным и било по нервам острым чувством одиночества. И Хань примерил это одиночество на себя. Пришлось впору. И заставляло задуматься. Потому что раньше Хань ничего подобного не ощущал, а если и ощущал, то не замечал.

Но не теперь.

Хань выключил телевизор и уткнулся лицом в подушку. На столе рядом жужжал телефон, но Хань не слушал. Кто бы ему ни звонил, сейчас Хань не хотел разговаривать. Не мог. В его голове до сих пор звучала «поэма», которую рассказал танцем не Кай, а Чонин. Рассказал то ли о себе, то ли увидел в Хане и отразил, словно зеркало, без прикрас и по-настоящему.

Сейчас Хань хотел задать всего один вопрос. Чанёлю. Он хотел бы спросить, что почувствовал Чанёль, когда увидел этот номер. Если увидел. Но ему следовало бы посмотреть, чтобы кое-что понять и «услышать».