Больше лает, чем кусает

Жизненные обстоятельства постепенно привели к тому, что ее характер, прирожденно романтический и в высочайшей степени идеалистический, сильно изменился, и она пребывала почти постоянно в состоянии какого-то глубинного отчаяния. Ее любовные переживания действительно оказались весьма несчастливыми. Взыскующая любви, как и положено молодой и аппетитной женщине, любви, которая бы свела ее или прочно соединила бы со спутником жизни, подобно тому, как солнце связано с любой планетой, обращающейся вокруг него, двусторонней связью, она в конце концов дошла до того, что все более и более стала избегать любовных переживаний, обнаруживая со все усиливающимся разочарованием и даже отвращением, что последствия любовной привязанности — а спрос на нее был очень высок — оказывались совсем не такими, как ожидалось. Результатами такого любовного разочарования и краха явились: во-первых, она стала полностью избегать каких бы то ни было любовных переживаний; во-вторых, она принялась искать более действенные способы удовлетворения зуда любовной сизигии[120], среди которых, как она обнаружила, музыка и хороший виски оказались наиболее эффективными, и наконец, в-третьих, она позволяла себе иметь кошачьи случки ради получения тех убогих радостей, которые такие мимолетные альковные встречи могли принести. Однако и тут количество желающих, которых поначалу было столь много, что возникало embarras de richesse[121], сохранявшееся неизменным, пока она продолжала играть роль женщины, исполненной глубокого презрения к кобелям, резко пошло на убыль после того, как у нее поменялись взгляды на свое место в жизни, отчего существенно уменьшилась сила ее обольстительности, и ищущих встреч с ней уже отпугивали эти ее новые качества. Гроздья любви, отложенные за ненадобностью на то время, пока кровь бурлила похотью, оказались скисшими, когда у нее возродился вкус к ним. В былые времена она уходила в себя тогда, когда ей уже не хотелось быстротечной эротики, теперь же она уходила в себя, потому что уже не находилось постельных приключений, однако с той существенной разницей, что ее убежище покинула надежда, которая когда-то утешала и поддерживала ее. Руби рассматривала свою жизнь как восходящую вереницу шутовских эпизодов.

Белаква, с его благочестивым ухаживанием, набожным целованием ручек, почтительным прикладыванием подольного края ее платья к устам, с его переживанием восторгов на безопасном расстоянии, представлял собой именно того воздыхателя, невысказанно обожающего с дальней дистанции, ради которого она — подобно истосковавшейся по домашнему спокойствию и уюту искрящейся светом комете,— несущая в себе ЭТО[122], пожертвовала всеми своими остальными бесчисленными ухажерами. И теперь, когда блеск драгоценного металла ступеней ее любви скрылся под грязью, ЭТО иссякло, ухажеры отпали, Белаква явился ей как посланник ироничной Судьбы, отряженный этой Судьбой, дабы постоянно самим своим существованием напоминать ей о том, что она потеряла, и возбуждать ее печаль, вызываемую осознанием того, что она теряет. И все же она терпела его в надежде на то, что рано или поздно под влиянием винных паров, в вакхическом порыве или просто от похотливой несдержанности он настолько забудется, что заключит ее в свои объятия.

Добавьте ко всему этому тот факт, что она в течение длительного времени страдала неизлечимым недугом и что не менее пятнадцати докторов, из которых человек десять были записными атеистами, независимо друг ото друга заверили ее со всей врачебной ответственностью в том, что ей не стоит рассчитывать на долгую жизнь, и с учетом всех этих обстоятельств, мы чувствуем разумную уверенность в том, что даже наиболее придирчивый читатель должен признать не только крайнюю тяжесть положения, в котором она оказалась, но и жизненную достоверность всего того, что мы надеемся поведать в не очень отдаленном будущем. Мы полагаем также, что безответственность Белаквы, его способность действовать без достаточных на то побуждений были столь явственно выявлены во всех его выше описанных похождениях, что уже не будут вызывать удивления. Учитывая его прирожденный дар вести себя непредсказуемо, с некоторым уклоном к справедливости, его можно было бы сравнить с неким природным явлением. Самым подходящим местом пребывания для него был бы сумасшедший дом.