Больше лает, чем кусает

Хотя обычно виски ввергал Руби в звездномечтательное настроение, однако теперь он не произвел такого воздействия, что, вообще-то говоря, совсем неудивительно, если учитывать то, по какому поводу этот виски распивали. И тут, к ее величайшему изумлению, револьвер выстрелил, к счастью, не нанеся никому вреда, и пуля, пролетев положенное расстояние, упала in terram[140], никто не знает где именно. Но Руби целую минуту казалось, что она смертельно ранена. За хлопком выстрела последовало ужасное, потрясенное молчание, внутри которого встретились их взгляды.

— На курок нажал Перст Бога,— наконец прошептал Белаква.

Кто даст оценку поведению Белаквы в тот страшный момент? Следует ли его осудить и признать такое поведение совершенно отвратительным и вызывающим лишь презрение? А может быть, существует вероятность того, что он просто хотел таким нелепым образом помочь молодой женщине выйти из крайне неловкого положения, в котором она оказалась? Было ли то проявлением такта, трусости или вдруг вспыхнувшей похоти? А может быть, простая случайность? Или Бог весть еще что? Однако мы излагаем здесь лишь факты и не берем на себя смелость дать им окончательную оценку или выявить их глубинное значение.

— Digitus Dei[141],— пробормотал Белаква,— на это раз вмешался...

Эти слова выдают его с головой. Вам так не кажется?

После того как прошел первый шок и неистовство молчания улеглось, в груди наших фелонов[142] вспыхнул пожар жизненной энергии, взыграла их кровь, и они бросились друг на друга в неизбежном в такой момент плотском порыве. Со всем почтением к нашим героям, которым мы располагаем, мы упоминаем об этом вполголоса и на цыпочках отходим от того места, где они лежат в высоком вереске.

Вполне возможно, что Белаква в течение многих лет — и после смерти Руби и после того, как он сделался постаревшим оптимистом,— мог бы по праву хвалиться тем, что по крайней мере в тот раз — чего не было ни до того, ни после — он достиг того, к чему и стремился, car[143], если говорить словами того, кто имеет полное право благодаря своему гению высказаться по сходному поводу, I'Amour et la Mort — цезура[144] — n'est qu'une mesme chose[145].

Как бы то ни было, да будет ночь для них полна сладкой музыки.

ПРОГУЛКА

Одним знаменательным, прекрасным весенним вечером Белаква остановился посреди Пастбища Гэллопс, принадлежавшего когда-то покойному Босс Крокеру. На этом пастбище в прежние времена обычно паслись лошади, которых теперь нигде не было видно. Не было и Притти Полли, этой красивой и добросердечной кобылы, которую похоронили где-то поблизости. А остановился Белаква не столько для того, чтобы передохнуть, сколько для того, чтобы дать возможность красоте окружающего пейзажа наполнить все его существо. Бродить по тем местам, по ярко-зеленой муравушке, укрывающей все вокруг, в хорошую погоду было почти столь же приятно, как и ходить по скаковым кругам ипподрома в Шантийи[146] и поглядывать на Замок.

Белаква стоял, опираясь на палку, и сожалел о тех добрых старых временах, когда здесь, между Леопардстауном, расположенным там, внизу, у подножия холмов, и теми местами, которые прозывались Две Скалы и Три Скалы, находившимися дальше к югу, паслись лошади, ибо они придавали пейзажу нечто такое особенное, чего не могли придать ему овцы и ягнята, во множестве бродившие вокруг. Казалось, каждую минуту в мир приходят все новые ягнята, трава была забрызгана алыми пятнами — следами, остающимися после их рождения; пели жаворонки; живые изгороди одевались новой листвой; солнышко, хотя уже и двигавшееся к закату, все еще ярко светило, небо было цвета плаща Марии[147], маргаритки расположились на своих местах, где им и положено, все, в общем, было в порядке. Не хватало лишь кукушки. Стоял один из таких Весенних Вечеров, когда представляется весьма сложным, предаваясь размышлениям, не думать о Боге.

Белаква всем тем своим весом, который не распределялся на ноги, опирался на палку и обозревал окрестности в некоторой степени невидящим, но влюбленным взглядом, а его собака Керри-Голубка сидела рядом на изумрудной траве. Собака была уже старой и вряд ли пригодной для охоты. У нее еще хватило бы сил, чтобы загнать кошку на дерево, но на большее она не смогла бы сподвигнуться. И она спокойно сидела рядом с Белаквой, прекрасно зная, что в тех местах не было никаких кошек, и вполне равнодушно относясь к тому, что будет происходить дальше. Хотя, надо признать, блеяние ягнят ее несколько будоражило.

"Боже,— думал Белаква,— наверное, я уже прожил свои лучшие времена, уже качусь вниз, раз стал предпочитать эту пору года Осени..."