Большие истории для маленького солдата

Маленькая изящная песочная ручка. Она лежала ладонью вверх, будто хотела вложить свои пальцы в его. И самое удивительное: мясник, в жизни не поймавший себя ни на одной нежной мысли, этот самый мясник почувствовал, что его собственная рука, как отдельное от него существо, хочет, нет, жаждет, схватить ту прелестную ручку и уйти с ней. Но только он потянулся к песочной руке, как та рассыпалась в пыль и разлетелась в воздухе.

В конце того же дня цирюльник, закрыв лавку и подметая пол, увидел кое-что в зеркале. Зеркало было таким старым и иссеченным песком и ветром, что в нем едва можно было что-то различить, – тем лучше, потому что цирюльник владел своим ремеслом неважнецки. Но в правом нижнем углу оставалось местечко, куда песок не попадал.

И именно там цирюльник увидел отражение глаза. Маленького глаза на песке, совершенной миндалевидной формы. Ему показалось, что глаз следит за ним, смотрит прямо на него, где бы он ни встал, и знает, что он думает и чувствует, понимает все, что он говорит, и особенно то, о чем молчит.

И цирюльник, никогда не подозревавший, что один глаз способен все это выразить, резко обернулся и увидел, как глаз развеяло ветром.

IX

Деревенскому старосте не спалось. Рядом с ним скрежетала во сне зубами старуха-жена, а жара стояла такая, что староста даже бровями пошевелить не мог без того, чтобы пот не лился с него пуще прежнего. На плетку в сапоге падал лунный луч и высвечивал даже трещинки в ее кожаных хвостиках.

С тех пор как Альфиза женили на пустыне, прошло две недели, и, как уже было сказано, деревенские женщины поникли духом. Женщины – но не мужчины.

За четыре дня в деревне произошло пять потасовок. Две из них затеяли всегдашние задиры. Ничего особенного. Но три другие… Староста не знал, что и думать. Первым был Хду – бестолковый ловец лягушек, мозги размером с горошину, абсолютно безобидный. И вот этот самый Хду однажды ни с того ни с сего взял и приставил к горлу сына каменщика нож. Вторым стал почтенный Забиб, судья, долгие годы живший в городе и теперь проводивший преклонные годы в деревенской тиши. Его застукали за тем, что он с раскрасневшейся физиономией кидался камнями в цирюльника. Наконец – и это самое странное – старосте пришлось вмешаться в ссору двух родных братьев, что жили в пещере на краю деревни в полной гармонии. Такой полной, что и жена у них была одна на двоих. И вот посреди ночи по доселе не выясненной причине эти двое вдруг сцепились в драке. В отсутствие оружия братья пытались задушить друг друга длинной косой жены.

А когда староста спросил, из-за чего вышла ссора, оба ответили одинаково:

– Из-за песка.

– Прошу прощения?

– Из-за песка, почтеннейший.

– Вы хотели умертвить друг друга из-за… песка?

Братья растерянно закивали, но ничего не объяснили. Староста сразу почуял, что драчуны чего-то недоговаривают: в их взглядах сквозила какая-то тайна, но какая?

Утро не принесло долгожданной прохлады. Старуха поморщилась во сне и так громко заскрипела зубами, что староста не выдержал. Бывало, он прижимал к ее лицу подушку, но сейчас даже на это не хватало сил. Внезапно ему почудилось, что вокруг него сжимаются стены.

На улицу, скорее!

Одеваться он не стал, остался в ночной сорочке, только сапоги натянул: скорпионы по ночам не спят. Пыхтя, староста вышел из переулка, пересек небольшую рыночную площадь, прошаркал под ночной тенью гигантской пальмы, миновал мясную лавку, потом пекарню, он шел бесцельно, наобум, ничего не планируя, только стремился на время сбежать из дома, скрыться от сокрушительной жары, от скрежещущей зубами старухи, пожалуй, даже от должности старосты и от всеобщего невыносимого, нестерпимого, бесконечного нытья.

Почему он вдруг оказался на пальмовой дороге, ведущей в мастерскую Альфиза, почему его шаркающие шаги вдруг стали легкими и осторожными… он не имел ни малейшего понятия.

Дом дремал в песчаной ложбине как спящий, неповоротливый зверь. Из-за дома доносился голос.

Рядом росло несколько молодых пальм. Староста осторожно протиснулся между деревьями, увидел то, что происходило за ними, и ему показалось, будто у него в груди вспыхнул пожар.

Альфиз изваял себе невесту из песка пустыни. Они лежали бок о бок, и он что-то говорил ей, тихо и доверительно.

Нагая песчаная невеста вытянулась в полный рост. В лунном свете она поблескивала серебром, под стать имени ее супруга. Нельзя было не признать: Альфиз не просто унаследовал талант своего отца, он во стократ превзошел его. Песчаная невеста томно возлежала на боку, вылепленная Альфизом рука расслабленно покоилась у нее на бедре. Ее волосы, пусть и застывшие, играли с ветром. А кожа… кожа песчаной невесты выглядела мягкой и идеально гладкой, как атлас. А грудь, грудь!

Альфиз все говорил и говорил, и песчаная невеста, похоже, слушала его.

Что за вздор – беседовать с песчаной женой! Староста уже представлял себе, как односельчане оглушительно хохочут, выслушав утром его рассказ, но самому ему было вовсе не до смеха. Его пронзили зависть и желание, такие мучительные, что он едва устоял на ногах.