Большие надежды (без указания переводчика)

Теперь я это разсказываю такъ слегка, но тогда мн было очень-тяжело. Я не могу прибрать настоящаго названія тмъ мукамъ, которыя я чувствовалъ при одной мысли, что Эстелла оказывала какое-нибудь вниманіе такому презренному, необтесанному олуху. Я до-сихъ-поръ увренъ, что негодованіе мое за то, что она унижается до такой скотины, происходило изъ чистаго, безкорыстнаго источника моей любви къ ней. Безъ-сомннія, кого бы она мн ни предпочла, я былъ бы несчастливъ. Но, остановись ея выборъ на боле достойномъ предмет, мое горе было бы совершенно инаго рода.

Мн было легко найти, и я дйствительно скоро нашелъ, что Друммель началъ прилежно ухаживать за Эстеллою и что она позволяла ему ухаживать за собою. Онъ сталъ всюду за ней слдовать и мы такимъ образомъ сталкивались съ нимъ каждый день. Онъ упрямо и настойчиво шелъ своею дорогою, и Эстелла удерживала его при себ, то поощряя его, то, напротивъ, отнимая всякую надежду. Она, то почти-что льстила ему, то явно презирала его, сегодня обходилась какъ съ давнишнимъ пріятелемъ, завтра будто не узнавала его.

Паукъ, какъ мистеръ Джаггерсъ прозвалъ Друммеля, распустилъ свою паутину и ждалъ съ неутомимымъ терпніемъ себ подобныхъ тварей. Къ тому же, онъ имлъ слпую увренность въ значеніе своего богатства и имени. Эта увренность служила ему съ пользою, ибо замняла отчасти совершенную неспособность сосредоточивать свои мысли на чемъ бы то ни было. Паукъ, упрямо сторожа Эстеллу, превосходилъ бдительностью многихъ, гораздо-умнйшихъ наскомыхъ, и часто, въ данную минуту, удачно развертывался и длалъ нападеніе.

Однажды, на балу въ собраньи, въ Ричмонд (въ то время такіе балы бывали часто во всхъ почти городахъ), Эстелла, по обыкновенію, превзошла всхъ своею красотою. Друммель такъ ухаживалъ за нею, и она такъ благосклонно съ нимъ обходилась, что я ршился съ нею переговорить и воспользовался первымъ представившимся случаемъ. Она сидла въ-сторон между цвтами, дожидаясь мистрисъ Брэндли, чтобъ хать домой. Я стоялъ около нея, ибо всегда сопровождалъ ихъ въ подобныхъ выздахъ.

— Вы устали, Эстелла?

— Немного, Пипъ.

— Да, вы должны были устать.

— Скажите лучше, не должна была, вдь мн предстоитъ еще сегодня передъ сномъ писать письма въ «Сатисъ-Гаусъ».

— И описывать сегодняшнюю побду, замтилъ я. — Вотъ, ужь жалкая побда, Эстелла!

— Что вы хотите сказать? Я и не знала, что одержала какую-нибудь побду.

— Эстелла, отвчалъ я: — посмотрите, вонъ, на того молодца въ углу, который теперь на насъ смотритъ.

— Зачмъ мн на него смотрть? спросила Эстелла, устремивъ на меня свой взглядъ:- чмъ онъ заслуживаетъ моего вниманія?

— Это-то именно я и хотлъ у васъ спросить, отвчалъ я. — Весь вечеръ онъ увивался около васъ.

— Моль и всякая другая дрянь увивается около зажженной свчи, сказала Эстелла, взглянувъ на Друммеля. — Разв свча въ этомъ виновата?

— Нтъ, отвчалъ я. — Но разв Эстелла въ этомъ не виновата?

— Ну, замтила она, разсмявшись:- можетъ-быть. Впрочемъ, думайте себ, что хотите.

— Но, Эстелла, выслушайте меня. Мн горько, что вы поощряете ухаживаніе такого, всми-презираемаго дурака, какъ Друммель. Вы знаете, его вс презираютъ.

— Ну, сказала она.

— Вы знаете, онъ не иметъ никакихъ хорошихъ качествъ, ни внутреннихъ, ни вншнихъ. Онъ, просто, уродливый, злобный, пустой дуракъ.

— Ну, повторила она.

— Вы знаете, онъ не можетъ ни чмъ похвастаться, кром денегъ и безсмысленнаго списка своихъ тупоголовыхъ предковъ. Разв ни этого не знаете?

— Ну, сказала она еще разъ, и всякій разъ она все боле-и-боле раскрывала свои прелестные глаза.

Чтобъ помочь ей перескочить черезъ это несчастное восклицаніе, я самъ повторилъ его съ одушевленіемъ:

— Ну, такъ вотъ отчего мн и горько!

Еслибъ я могъ думать, что она кокетничала съ Друммелемъ, чтобъ бсить меня, мн было бы не такъ тяжело. Но ея обыкновенное обхожденіе со мною длало подобное предположеніе совершенно-невозможнымъ.

— Пипъ, начала Эстелла, окидывая взоромъ всю комнату:- не воображайте себ глупостей. Можетъ-быть, мое обращеніе иметъ вліяніе на другихъ людей, и можетъ быть оно на то и разсчитано. Но вы, дло иное. Впрочемъ, объ этомъ не стоитъ боле и говорить.

— Нтъ, стоитъ, отвчалъ я:- я не могу снести, чтобъ люди говорили про васъ, что «она расточаетъ свои прелести и красоту на самаго глупаго и низкаго изъ всей толпы».

— Я могу снести, замтила Эстелла.

— О! не будьте, такъ горды и непреклонны, Эстелла.

— Каковъ, воскликнула Эстелла:- теперь зоветъ меня гордою и непреклонною, а за минуту упрекалъ, что я унижаюсь до дурака!

— Конечно, въ этомъ нтъ и сомннія, проговорилъ я поспшно:- я видлъ, вы сегодня расточали ему такіе взгляд и улыбки, какими меня никогда не дарите.

— Такъ вы хотите, сказала Эстелла, внезапно повернувшись и взглянувъ на меня серьёзно, почти гнвно:- чтобъ я и васъ обманывала и завлекала?

— Вы обманываете и завлекаете его, Эстелла?

— Да, и многихъ другихъ — всхъ кром васъ. Но вотъ и мистрисъ Брэндли. Боле я вамъ не скажу ни слова.