Большие надежды

As I had asked for a night-light, the chamberlain had brought me in, before he left me, the good old constitutional rushlight of those virtuous days.-an object like the ghost of a walking-cane, which instantly broke its back if it were touched, which nothing could ever be lighted at, and which was placed in solitary confinement at the bottom of a high tin tower, perforated with round holes that made a staringly wide-awake pattern on the walls.	Я попросил, чтобы мне дали ночник, и коридорный, прежде чем удалиться, принес мне безыскусственное изделие тех добрых старых дней - тростниковую свечу. Предмет этот, представлявший собою некий призрак тросточки, при малейшем прикосновении ломался пополам, от него ничего нельзя было зажечь, и пребывал он в одиночном заключении на дне высокой жестяной башни с прорезанными в ней круглыми отверстиями, от которых ложились на стены светлые круги, казалось, взиравшие на меня с величайшим любопытством.
When I had got into bed, and lay there footsore, weary, and wretched, I found that I could no more close my own eyes than I could close the eyes of this foolish Argus.	Когда я лег в постель, полумертвый от усталости, со стертыми ногами и с тоской на сердце, оказалось, что я бессилен сомкнуть не только глаза этого новоявленного Аргуса *, но и свои собственные.
And thus, in the gloom and death of the night, we stared at one another.	Так мы и глядели друг на друга в тишине и сумраке ночи.
What a doleful night!	Какая это была безнадежная ночь!
How anxious, how dismal, how long!	Какая тревожная, печальная, длинная!
There was an inhospitable smell in the room, of cold soot and hot dust; and, as I looked up into the corners of the tester over my head, I thought what a number of blue-bottle flies from the butchers', and earwigs from the market, and grubs from the country, must be holding on up there, lying by for next summer.	В комнате неуютно пахло остывшей золой и нагретой пылью. Глядя вверх, на углы балдахина, я думал о том, сколько синих мух из мясной лавки, и уховерток с рынка, и всяких козявок из пригородов, должно быть, затаилось там в ожидании лета.
This led me to speculate whether any of them ever tumbled down, and then I fancied that I felt light falls on my face,-a disagreeable turn of thought, suggesting other and more objectionable approaches up my back.	Это навело меня на мысль о том, случается ли им оттуда падать, и мне тут же стало мерещиться, будто я чувствую на лице какие-то легкие прикосновения, что было весьма неприятно и в свою очередь вызывало еще более подозрительные ощущения на спине и на шее.
When I had lain awake a little while, those extraordinary voices with which silence teems began to make themselves audible. The closet whispered, the fireplace sighed, the little washing-stand ticked, and one guitar-string played occasionally in the chest of drawers.	Протекло сколько-то времени, и я стал различать диковинные голоса, какими обычно полнится молчание ночи: шкафчик в углу что-то нашептывал, камин вздыхал, крошечный умывальник тикал, как хромые часы, а в комоде изредка начинала звенеть одинокая гитарная струна.
At about the same time, the eyes on the wall acquired a new expression, and in every one of those staring rounds I saw written, DON'T GO HOME.	Примерно тогда же глаза на стене приняли новое выражение, и в каждом из этих светлых кружков появилась надпись: "Не ходите домой".
Whatever night-fancies and night-noises crowded on me, they never warded off this DON'T GO HOME.	Ни ночные видения, осаждавшие меня, ни ночные звуки не в силах были прогнать эти слова: "Не ходите домой".
It plaited itself into whatever I thought of, as a bodily pain would have done.	Они, как телесная боль, вплетались во все мои мысли.