Большое кочевье

Далеко позади остались Маяканские горы, внизу простирались светло-зеленые волны мелкосопочника, впереди уже виднелась Малкачанская тундра, а вскоре вогнутой линзой заблестело море.

Родников нетерпеливо искал глазами поселок, а мысленно он был уже дома, слышал голос матери, видел ее простое, грубое и до щемящей грусти родное лицо.

На перекрестке, против розового двухэтажного шестнадцатиквартирного дома Николай попросил водителя остановить автобус. Подходя к дому, Николай с необычайным волнением смотрел на знакомое родное окно, и очень хотелось ему, чтобы мать сейчас была бы дома, а не в больнице.

Перед подъездом он остановился, удивила его дверь — в эту дверь он не раз украдкой бросал перочинный нож, подражая герою фильма «Великолепная семерка». Прошло четыре года, но следы от ножа остались, четко виднелись и прежние надписи: «Тамарка дура!», «Вова+Клава=любовь». Кроме этих надписей появилось множество новых.

«Как будто вчера я отсюда ушел».

Он постоял перед подъездом минуты две, унимая волнение, посмотрел на новые пятиэтажные дома, на два башенных крана, видневшихся в конце Октябрьского переулка, и наконец, шумно и глубоко вздохнув, точно собираясь нырять в холодную воду, шагнул в сумрачный грязный подъезд.

В коридоре он столкнулся с Валей Косичкиной, когда-то миниатюрной большеглазой девушкой, четыре года тому назад она заканчивала десятилетку, а теперь посолиднела и, должно быть, уже выскочила замуж.

— Здравствуйте! — приветливо поздоровался он.

— Здравствуйте, — протянула она, с любопытством разглядывая его. — Вы к кому?

— Да вот домой, в отпуск приехал, — широко улыбнулся Николай. — Вы меня не узнали? Родников я…

— Ойё-ёёй! Неужели Николка? — она недоверчиво посмотрела на него, на вещи, которые он держал. — Вроде и правда Николка. Ой, какой ты ста-ал… — И вдруг, торопливо стуча каблучками, пошла в конец коридора, возбужденно крича: — Баба Зоя! Баба Зоя! Посмотрите, кто к вам приехал!

«Дома мать», — радостно подумал он.

— Выходите скорей, баба Зоя! — Она открыла дверь, пропуская вперед Николая. — Сын ваш приехал!

В глубине комнаты, за столом, у окна, с шитьем в руках сидела мать. Не отрывая глаз от ее постаревшего, изможденного лица, он шагнул в комнату, выпустил из рук вещи и сказал вдруг осипшим голосом:

— Здравствуйте, мама!

Мать вздрогнула, уронила шитье, повернув голову к двери, медленно встала и, тихонько охнув, засеменила к сыну.

— Господи помилуй! Сыночек мой… — Не разглядывая сына, не удивляясь тому, что сын ее вырос, неузнаваемо переменился, превратившись из мальчишки в крепкого ладного парня, она принялась целовать его, с плачем приговаривая: — Сыночек мой приехал! Сыночек мой приехал! Родненький мой…

Николай с трудом удержал подступившие к глазам слезы — мать была худенькая, согбенная, постаревшая, с глубокими печальными морщинами на лице. Он легонько и бережно прижал ее голову к своей груди и погладил седеющие волосы твердой шершавой ладонью.

— Ну ладно, мама, ладно, не плачь. Живой я, здоровый, вот подарки тебе привез… Не плачь, мама, не плачь…

Потом мать ушла на общую кухню жарить на керогазе картошку. Николай развернул медвежью шкуру, постелил ее на пол — шкура заняла половину комнаты в длину, а в ширину не поместилась, и пришлось подвернуть концы передних лап.

Матери шкура не понравилась, опасливо взглянув на нее, она мелко перекрестилась:

— Господи Исусе Христе! Какая мохнатая да большая — страх божий! Зачем надсажался, тащил ее в этакую даль — сам бы лучше спал на ней, она теплая. А в палатке-то, поди, холодно? Вот и спал бы на ней, а то и шубу из нее сшил бы, раньше господа в медвежьих шубах на тройках все катались…

Николай объяснил матери, что медвежья шуба слишком тяжела, в ней не побежишь, а пастух обязан бегать, такая у него профессия, в палатке же достаточно шкур оленьих, не менее теплых, чем медвежья, но зато более легких.

Мать поверила этому с трудом, но успокоилась:

— Ну пусть лежит — бог с ней.

Потом Николай с большим аппетитом ел румяно поджаренную картошку, а мать, сидя напротив, подперев подбородок рукой, рассказывала о том, как она лежала в больнице и как лечил ее опытный врач Сорокомский, к которому приезжают больные даже из областного центра.

Затем она принялась рассказывать о новостях поселка: построили новую кирпичную баню с белым кафелем внутри, с буфетом, как в городе, новый кинотеатр достраивают, пятиэтажный сельхозтехникум строят, универмаг двухэтажный, новую каменную больницу…

Николая все подмывало спросить про отчима, каков он стал, не обижает ли ее, но он ждал, что мать заговорит о нем сама, и не ошибся.