Большое небо

Что до прочих деревьев в лесу, они оставались просто «деревьями», Джексон не отличит бука от березы. Хорошо бы кто-нибудь написал «Шазам» для деревьев. (Кто-то, вероятно, и написал.) Незаполненная рыночная ниша, считал Джексон. Весьма, правда, узкая, в основном для членов Национального фонда[73]. Средний класс, средний доход – хрупкий и под гнетом согбенный хребет Англии. Люди, которые заводят лабрадоров, слушают «Арчеров»[74] и терпеть не могут реалити-ТВ. То есть я, подытожил Джексон. Хотя лабрадор выдан взаймы и, вообще-то, Джексон не слушал «Арчеров» («Ага, как же», – сказал бы тут Натан), только бесконечные пересказы Джулии. В своем роду Джексон первым втиснулся в ряды среднего класса, а если кто усомнился бы в его праве там находиться, Джексон в доказательство помахал бы тому перед мордой удостоверением члена Национального фонда. Может, Джулия и права – может, классовая война и закончилась, но проиграли не все.

На пробежке ему не повстречалось ни души. На этом краю леса мало кто появлялся. Помрешь тут – наверное, многие недели не найдут. А то и вовсе. Деревьев, если подумать, тоже касается. Когда в лесу падает дерево и некому это услышать, есть ли звук при падении? Вроде дзенский коан (да, Джексон знал слово «коан»), но на самом деле вопрос научный, про вибрации, и давление воздуха, и физиологию уха. Когда в лесу падает человек?..

Джексон полетел головой вперед, споткнувшись о корень, тайком поджидавший его в засаде, дабы отмстить за невежество. Тем хуже коленям. Зато вокруг некому полюбоваться, как идиотски Джексон плюхнулся, хотя, если прислушаться, он, кажется, различил хлопок одной ладони.

Он воздвиг себя на ноги, отряхнул себя от грязи и так далее, а затем побежал дальше – из леса, мимо своего коттеджа, по берегу ручья, мимо «Спрута и сердцевидки» и вверх на утесы.

В наушниках он включил Марен Моррис. Она пела о том, что ее машина – ее храм[75]. От женщин такое редко услышишь. Джексону она в дочери годится (не говоря уж о том, что подняла бы его на смех) – иначе он бы попробовал на ней жениться. Аллилуйя, ага.

Небо еще марали охвостья красивого заката. Джексон бежал по старой железнодорожной ветке. Построили для обслуживания квасцовых карьеров, которые принесли благоденствие этому району побережья. Ветку никогда не использовали, проинформировал Джексона краткий местный путеводитель, поскольку вовремя догадались, что проложили ее слишком близко к оползающему утесу. Приехав сюда, Джексон представления не имел, что такое квасцовый камень. Оказалось, его добывают из сланца и используют для фиксации красителей, а при обработке нужно много мочи. Мочу сюда поставляли бочками. Занятный, должно быть, бизнес. Выше на утесе до сих пор горами громоздился сланец – остался, когда закончили разработку. Старая железнодорожная ветка включена теперь в Кливлендский маршрут, и днем Джексон встречал здесь бодрых ребят с рюкзаками и треккинговыми палками, но сейчас, поздним вечером, народу не было. Раз-другой Джексону попадался олень, а сегодня на кромке утеса был человек.

Человек стоял на самом кончике выступа и глядел в море так, словно ждал свой корабль, который привезет ему не только счастье, но и ответ на вопрос о смысле жизни. Или, может, раздумывал о полете, точно птица, что поджидает восходящий поток. Стоял он очень близко к краю. Очень, если учесть, что тут все сыплется. Джексон стащил с головы наушники и свернул курсом вдоль выступа – он бежал, и сланец ерзал под ногами. Приблизившись, Джексон сбавил темп.

– Хороший сегодня вечер, – сказал бегущий стоящему.

Стоящий удивленно обернулся.

Прыгун, что ли?

– Вы бы поосторожнее, – посоветовал Джексон эдак непринужденно. – Тут весь утес оползает.

Пропустив совет мимо ушей, человек шагнул еще ближе к краю, и сланец у него под ногой просыпался дождиком. М-да, подумал Джексон, этому явно жизнь не мила.

– Вы бы, может, отошли чуток назад, – взмолился он.

С потенциальными прыгунами надо как с дергаными собаками. Не пугай их, дай им сначала разглядеть тебя хорошенько, а уж потом тяни руки. И самое-пресамое главное – не падай вместе с ними.

– Не хотите поговорить? – спросил Джексон.

– Да не особо, – ответил человек.

И шагнул ближе к полету. И еще раз. Джексон презрел собственные правила, сделал бросок, заключил человека в неловкие медвежьи объятья, и стоящий с бегущим, кувырнувшись с обрыва, стали одним человеком. Падающим.

Страх сцены

– А это, доктор, только верхушка айсберга!

– Принеси выпить, Гарри, будь так добр, – с напускной любезностью сказал Баркли Джек, выйдя со сцены.

Настроение у него было хорошее – вскормлен милосердья молоком[76]. Вчера вечером его менеджер Тревор, не предупредив Баркли Джека («Не хотел выбить тебя из колеи»), пришел на выступление и привел телевизионщика – захолустный какой-то канал, зрителей – жалкая горстка, но все же ТВ, и телевизионщику, сказал Тревор, «понравилось то, что он увидел».

Когда Гарри вручил Баркли Джеку стакан с джином, у Баркли в кармане завибрировал телефон.