Большое небо

Соня сидел в комнате для родственников и ждал, когда кто-нибудь придет и скажет, что делать с трупом Баркли Джека. С комиком случилась вырубка (крайней степени и во всех смыслах) – какой-то дурной анекдот, Гарри бы оценил, но Соня был не расположен к шуткам. Он весь вечер сопровождал Баркли в последний путь. «Скорая», реанимация, комната для родственников – Соня претерпел все. Похоже, он по умолчанию стал ближайшей родней Баркли Джека. Сам бы он на такую роль и пробоваться не стал.

И что, долг велит ему и похороны замутить? А кто-нибудь придет? Может, третьесортные актеришки древнейших времен и летних шоу в «Чертогах», что то же самое. Кордебалет явится всей ротой: для таких мероприятий кордебалет – самое оно. На все дни рождения девчонки всегда притаскивали торты. Баркли Джеку больше не светит дней рождения.

Соня испустил вздох: ему было скучно. В комнате для родственников больше ни души – один Соня, сидит как приклеенный в обществе электрического чайника, банки растворимого кофе и захватанных журналов на потертом лаке кофейного столика: пара номеров «Хелло!» минимум годичной давности и какое-то старое воскресное приложение. Пока что Соня успел выпить несколько чашек дрянного кофе и почерпнуть массу необязательных сведений о королевской семье Швеции (он и не знал, что там водятся короли) плюс рекомендации о том, как закатить «изысканное летнее барбекю». Барбекю бывает изысканным? Соня уже и забыл, когда его в последний раз приглашали на барбекю, хоть бы и не изысканное.

«Скорая» и вся эта драма реанимации виделись Соне бессмысленными – к тому времени, когда фельдшер из больницы Святого Иоанна приложил дефибриллятор к седоволосой груди Баркли в запруженном коридоре перед его гримерной, Соня уже вполне уверился, что пациент с этой планеты отбыл. Фельдшеру помогал – впрочем, не особо – чревовещатель: вдруг выяснилось, что в театре он отвечает за первую помощь.

– Баркли! – громко твердил он. – Баркли! Баркли! – будто собаку домой зазывал.

Соня праздно пролистал фотографии на телефоне. Его единственный сын недавно сам стал отцом. Новорожденный младенец Тео уже обзавелся инстаграм-аккаунтом, и невестка неохотно открыла Соне доступ. Вот фотки с крещения, прямо перед началом летнего сезона. Ребенку все устроили чин по чину – англиканская служба, полный набор крестных, женщины в дурацких шляпках, к крестильному чаю подали верхний этаж свадебного торта. Сонина невестка была начеку всю дорогу. Боялась, подозревал Соня, что он явится в образе, злой феей нависнет над колыбелькой, своим сомнительным карьерным выбором проклянет ее дитя. Он, конечно, ничего подобного не сделал – надел свой лучший костюм «Хьюго Босс» и броги, блестящие, как его почти облысевший череп, и не оставил на лице ни капельки базы «Илламаска».

– Не в том беда, что он дрэг-квин, – прошептала кому-то невестка за мини-кишами (а Соня подслушал). – Беда в том, что он совсем фиговый дрэг-квин.

– Мистер Шеперд? – В комнату вошла медсестра.

– Да? – подскочил Соня.

– Не хотите побыть с мистером Джеком?

Соня опять тяжело вздохнул. Таков, видимо, мертвецкий этикет. Бессмыслица продолжается.

– Да, конечно, – ответил он.

Он молча разглядывал желтеющие впалые черты Баркли, гадал, сколько надо потянуть времени, прежде чем вежливо будет свалить, и тут зазвонил телефон. Соня глянул на экран. На экране значилось: «Баркли Джек». Соня нахмурился. Опять посмотрел на Баркли. Тот помалкивал, упрятав подбородок в простыню. Может, шутка, подумал Соня, хотя, вообще-то, Баркли не шутник. И едва ли весь больничный штат сговорится под скрытую камеру устроить розыгрыш с участием трупа, ну?

Соня вгляделся в Баркли. Нет, подытожил он, явно мертвый. Затем опасливо поднес телефон к уху и сказал:

– Алло? – но никто не ответил. – «Дальше – тишина»[119], – поделился Соня с трупом Баркли, ибо не чужд был Шекспира.

Пожалуй, да – вот как тут не ржать?

Сегодняшний улов

«Аметист» вышел в море с первыми лучами. Рыбацкая лодка, на борту четверо из Ньюкасла. Эти ребята постоянно нанимали «Аметист», и капитану они были все равно что старые друзья. Приезжали раза два или три в год, к ловле относились серьезно – не настолько, впрочем, серьезно, чтоб не нажраться накануне в «Золотом шаре», пьянея заодно и от наступившей свободы, потому как семейная рутина временно приостановлена. Жены никогда с ними не ездили – оставались на севере, дома на привязи, благодарили судьбу за то, что избавлены от смертоносно занудных бесед о рыбе, настоящем эле и сравнительных достоинствах А1 и тоннеля Тайн.

Утро обещало быть чудесным. В небе толкались зефирные облачка – вскоре они растают.

– Славный будет денек, – сказал кто-то, и ему ответили хоровым согласным бормотанием. Достали фляжку кофе, и начался блаженный день.

Удили на кальмара. Рассчитывали на крупную рыбу – треску, морскую щуку, сайду, пикшу, а может, даже палтус попадется, если свезет.