Большое Сердце

Во Флоренции я неожиданно обнаружил, что эти два мира не только не исключают друг друга, но и мирно сосуществуют. Флорентийская аристократия отчасти следовала феодальным порядкам. В ее распоряжении были замки и сельские угодья, она была прикреплена к земле. И в то же время аристократы не чурались работы. Им не запрещалось заниматься торговлей и производством. Они не только не презирали богатство, а добивались его. Так возникло весьма занятное смешение, в каком-то смысле примирившее меня с двумя, казалось бы, непримиримыми сословиями.

И все-таки, смешиваясь друг с другом, эти два качества – знатность и богатство – блекли. Они породили особую породу, не похожую ни на господ, ни на торговцев из наших краев. Я чувствовал себя свободно с этими элегантными и любезными людьми, но вместе с тем не мог избавиться от тревожного ощущения, что мы не очень хорошо понимаем друг друга. Мне требовался надежный посредник.

В любом моем начинании это был решающий этап. Сколько раз в новых для меня городах я целыми днями, а то и неделями общался с людьми, которые рвались мне услужить, предлагая свои связи и капитал с единственной надеждой попасть в «Дом Кёра» и стать его служащим! Я мог сделать свой выбор сразу по приезде, бывало и такое, а порой меня вынуждали к этому обстоятельства. Но чаще всего я выжидал. Мне сложно объяснить чего и тем более кого. Я знал лишь то, что в определенный момент некий знак укажет мне человека, которому я смогу довериться. Мне случалось обманываться, а еще чаще – быть обманутым. Вспоминая сегодня об этом, я понимаю, что в этом всегда были замешаны люди, с которыми я связывался неохотно, принуждая себя делать выбор, когда мое сознание улавливало совсем слабый сигнал или же такового вовсе не было.

Во Флоренции я отчетливо видел этот знак и без колебаний принял решение.

* * *

Никколо Пьеро ди Бонаккорсо приехал в мой дом вместе со своей младшей сестрой. Я так и не узнал, кто их пригласил, но теперь подозреваю, что это Марк интриговал, чтобы заманить юную красавицу ко мне в постель. Он зря терял время. Во Флоренции, вероятно потому, что я выступал под своим настоящим именем и не стеснял себя в средствах, я не стремился поддаться искушению и вступить в любовную связь. В этом обществе женщины казались мне еще опаснее мужчин. Не требовалось много времени, чтобы понять, что именно они господствуют в этом городе, пропитанном завистью и наслаждением. Нельзя сказать, что решение далось мне легко, так как флорентийки были очаровательны и искусны, наделены природной красотой, которую приумножали золотые украшения и шелка, составлявшие богатство их родины. Юная девушка, сопровождавшая брата, не была исключением. Она выглядела скромной и сдержанной, совершенно не способной соблазнить мужчину. После парижской истории с Кристиной я стал расценивать эти качества как лишнее доказательство того, что мне следует держаться начеку.

Не знаю почему, но естественность и простота, которые так настораживали меня в сестре, казались интересными в брате. Беседуя с Никколо, я тут же почувствовал, что его мне послало само Провидение. Он был лет на двадцать моложе меня, но держался гораздо непринужденнее, чем я в его годы. По матери он происходил из семьи фабрикантов шелковых изделий. Он также состоял в отдаленном родстве с Медичи. В отличие от людей более старшего возраста, которым сообщили о моем приезде и которые знали о моей службе при короле, он пребывал в полном неведении. Когда я посвятил его в свои планы, он пришел в искренний восторг. Дал мне тысячу советов и уже представлял, как флорентийские ткани распространяются по всей Франции. Он мечтал познакомиться с нашей страной.

Я решил сделать его своим доверенным лицом во Флоренции. И не зря. Не прошло и двух лет, как ему удалось зарегистрировать меня в самой могущественной гильдии – Гильдии шелка[21]. Я принес клятву, как позднее сделали это мой младший сын Раван, а также Гильом де Вари. Наш торговый дом не превзошел Медичи, но мы все же заняли свое почетное место. Почти незамедлительно мы начали поставлять во Францию шелк и шитые золотом ткани. Навьючив на лошадей, их перевозили через альпийские перевалы и доставляли в наши филиалы в Лионе, Провансе и, конечно, в Казначейство в Туре.

Спрос был огромным. Перемирие с Англией продолжалось, и жажда роскоши не знала границ. Я едва поспевал исполнять заказы тех, кто обращался в Казначейство. Меня благодарили, и, отпуская ткани и платья, я чувствовал себя так, будто спасал чью-то жизнь. Если покупатель не мог сразу расплатиться, я отпускал в долг, и все, кто имел какой-то вес при французском дворе, вскоре сделались моими должниками.