Большое Сердце

Флоренция меня изменила. Впервые после возвращения я задумался о том, чтобы не только приумножать свое богатство, но и использовать его в личных целях. Прежде деньги были лишь результатом моей деловой активности. Я действовал вовсе не ради того, чтобы их получить, и, как я уже говорил, моя повседневная жизнь, за малым исключением, оставалась простой и скромной. Во Флоренции мне открылось нечто новое. Это не было связано с тягой к комфорту или роскоши. По правде сказать, это была еще одна мечта, которая возникла как раз вовремя – в тот момент, когда другие мои планы, воплощаясь в жизнь, теряли для меня свою привлекательность.

Как объяснить это открытие? Я мог бы лишь назвать его, сказав, что Флоренция открыла мне, что такое искусство. Но этого недостаточно. Я должен выразиться точнее. До тех пор мне было знакомо лишь одно искусство – мастерство ремесленников, например то, чем занимался мой отец. Овладение различными навыками, чтобы превратить природное сырье в полезные, прочные и красивые предметы. Этим занимались скорняки и портные, каменщики и повара. Это искусство могло совершенствоваться, но в целом мастерство передавалось по наследству – от мастера к подмастерью, от отца к сыну. Во Флоренции я научился отличать искусство ремесленника, пусть самое утонченное, от искусства творца, в котором отражалось нечто иное: дар, исключительность, новизна.

Там я часто встречался с художниками. Наблюдая за ними, я ясно увидел грань между двумя категориями – техникой и творчеством. Растирая краски, готовя материалы, чтобы писать темперой или маслом, создавать фрески, они еще были ремесленниками. Некоторые ими и оставались, работая над традиционными сюжетами и подражая хорошо известным образцам. Другие же в какой-то момент созидания отступали от образца, выходили за рамки усвоенных технических приемов и впускали в свое творение нечто неизведанное. Я узнал это нечто: то было громадное пространство мечты. Благодаря ему человечество открывало возвышенное. Мы называемся людьми, потому что имеем доступ к тому, чего не существует. Это богатство даровано не всем, но те, кому удается проникнуть в эти незримые дали, возвращаются оттуда с сокровищами, которыми делятся потом с остальными.

Я говорю о художниках, поскольку именно их дар поразил меня сильнее всего. Я мог бы привести в пример архитекторов, музыкантов, поэтов. Творцов было гораздо меньше, чем простых ремесленников. Но именно их творчество было той движущей силой, которая заставляла город развиваться. В этом заключалось серьезное отличие Флоренции от стран Востока. Я начинал понимать, что чувствовал некогда в Дамаске. Этот город был средоточием утонченности и богатства, однако там они пребывали без движения. Ничего нового не появлялось. Когда-то город пережил свой золотой век, но теперь, похоже, все кончилось. Дамаск почивал на лаврах ушедших времен. Во Флоренции же, напротив, новизна была повсюду. Этот город заимствовал богатства и приемы мастерства в далеких странах – как было с культурой шелковичного червя, пришедшей из Китая. Но Флоренция на этом не останавливалась. Ей было необходимо и дальше преображать, превосходить достигнутое, создавать; это был город творцов.

Я вернулся во Францию с убеждением, что нам следует не просто накапливать богатства; я также был уверен, что нам никогда по-настоящему не стать в свою очередь центром мира, если мы не достигнем высшей сферы – искусства и творчества. Сегодня это расхожая мысль. В ту пору она была новой.

Трудно представить себе путь, проделанный Францией за последние десять лет. К моменту перемирия с Англией за спиной у нас было почти сто лет войны и разрухи. Мы знали лишь два состояния – нищету и изобилие. Избавляясь от первого, мы безоглядно бросались ко второму. Отсюда эта невероятная жажда количества: больше нарядов, больше украшений, больше кушаний, больше дворцов, праздников, танцев, больше любви. Слабый огонек жизни, поглощавший скромные ресурсы в жестокие времена, теперь разгорелся с такой силой, что нам приходилось охапками подбрасывать туда наслаждения, которые отныне стали доступны благодаря наступившему миру. Однако наши вкусы по-прежнему оставались грубыми.

Я был одним из тех, кто способствовал этой расточительности. Флоренция помогла мне выйти на новый уровень: я не только торговал привозимыми издалека товарами как купец, но и участвовал в их создании как член Гильдии шелка. Во Франции я был одним из немногих, кто думал о том, чтобы еще и производить товары. Призвав Гильома и Жана, я изложил им свой план. Я больше не собирался ввозить оружие или продавать рулоны тканей, я хотел их делать. Я решил не просто получать прибыль от торговли, но и производить что-то самостоятельно, и не только ради денег. С этой целью я приобрел рудники в горах близ Лиона и привез туда проворных и знающих немцев, чтобы они добывали металлическую руду.