Вдохновленный флорентийцами, я придал идее созидания более широкий масштаб. Речь шла не только о том, чтобы повторять то, что создавалось в других местах, нужно было овладеть той силой, которая лежала в основе этих открытий. Я стремился, чтобы нововведения прижились повсюду. Мне нравилось давать волю воображению, чтобы потом его плоды воплотились в чем-то материальном. Отныне я знал, что у истока создания чего-то нового стоят творцы. У нас они были крайне редки. Музыканты исполняли закрепленные каноном мелодии, художники копировали распространенные религиозные сюжеты. Наши поэты, пожалуй, были единственными, кто жил в причудливом мире собственных мыслей и чувств. Но из всех творцов они менее всех были связаны с материальным. Вернувшись из Флоренции, я поставил перед собой задачу объединять таланты, которые будут встречаться мне на пути, давать им полную свободу для создания новых украшений, новых зданий, небывалых зрелищ. Я не был уверен, что, после того как наша земля долго пребывала в запустении войны, мы будем на это способны. И все же Франция, которая сто лет назад рождала строителей соборов, не могла быть бесплодной в отношении искусств. Оставалось лишь разыскать младую поросль и создать условия, в которых творчество могло бы развиваться и цвести.
Мне представилась возможность самому заняться творчеством при возведении обещанного Масэ дворца. До поездки во Флоренцию мне казалось, что это здание должно быть похожим на то, которое являлось для меня воплощением высшей роскоши: Шато-де-Меэн-сюр-Йевр. Король, бывая в здешних местах, останавливался в этом замке, который некогда построил герцог Иоанн[22]
. Это была крепость с круглыми башнями. Единственным, хоть и робким нововведением, ставшим его главным достоинством, были пробитые в каменных стенах высокие окна, откуда открывался прекрасный вид.Купленный мною земельный участок с остатками римской крепостной стены должен был лечь в основание точно такой же постройки, как замок Меэн, – по крайней мере, так мы задумали с Масэ. Для этого было решено добавить к большой римской башне еще одну, чтобы здание походило на крепость. Но, вернувшись из Флоренции, я счел эту идею нелепой. Там я увидел дворцы, которые ничем не напоминали о войне, и неспроста. Это были высокие светлые дома, где башни возводили лишь затем, чтобы по внутренней винтовой лестнице подниматься на верхнюю площадку. Фрески на стенах итальянских дворцов излучали сияние красок, а цветные витражи несли живой свет. Архитекторы соревновались в стремлении придать этим зданиям изящество и легкость, в то время как наши замки-крепости напоминали о варварской старине.
Я решил последовать итальянским образцам и полностью пересмотреть проект. Увы, прибыв в Бурж, я понял, что, пока меня не было, Масэ удалось значительно продвинуть работы, древнеримскую стену укрепили и подлатали, так что в низине уже выросли две башни, в уменьшенных пропорциях воспроизводившие силуэт замка Меэн. Масэ провела меня по стройке, радуясь, что может показать результат своих стараний. Я был разочарован. Я не осмелился показать ей эскизы, которые сделал по моей просьбе архитектор из Флоренции.