Большое Сердце

Я понимаю, что бежать мне некуда, остается одно из двух: либо затвориться в доме, либо разыграть собственную партию. Ночью, когда я узнал, что бежать бессмысленно, я так и не заснул, но тогда же принял решение. Раз этот остров уготован мне судьбой в качестве тюрьмы, то я не желаю жить здесь затворником. Если уж Хиосу предстоит стать моей темницей, то стоит исходить его вдоль и поперек и, по крайней мере, насладиться его красотами. Я стал совершать долгие прогулки, старательно избегая города и порта – и, кроме них, здесь есть что посмотреть. Вчера по внутренним дорогам я почти добрался до противоположного берега. В жарком воздухе благоухали мастиковые рощи, люди собирали стекающую по стволам смолу, приветствовали меня, предлагали мне выпить с ними. На спускавшемся к морю склоне с закатной стороны острова мне попались лимонные деревья. Мне очень нравится устраивать сиесту под такими деревьями. Когда просыпаешься и видишь золотые плоды, то кажется, будто ты очутился в садах Гесперид. Я, некогда мечтавший сделать свою страну центром мира, ныне живу на его окраине, возможно, даже за его пределами. В сущности, я от этого не страдаю, ибо мое стремление утвердить величие Франции было всего лишь мечтой, а истинная моя родина – страна грез. Не в ней ли я пребываю теперь?

После того как я вспомнил о встрече с Агнессой, она является мне. В течение всех этих лет я держал ее где-то в самой глубине памяти, в раке, которую после ее кончины я не открывал. Все мои воспоминания, нетронутые и благоуханные, каким было и ее тело, покоились там. Однако стоило произнести вслух ее имя, и запоры спали. Всё заполонили ее лик, ее аромат, ее голос. Я уже не смог забыться сном под лимонными деревьями и поспешил вернуться домой, чтобы продолжить свой рассказ. Если бы за мной пришли сейчас… Я сожалел бы лишь об одном: что они убьют меня прежде, чем мне удастся вновь пережить все те годы с ней.

Я вернулся на закате. Эльвира приготовила томаты, овечий сыр и целую корзину фруктов. Мы ужинали в полутьме. Луны не было. Наступала ночь, и я едва различал обнаженные руки Эльвиры, скрещенные на столе. До меня доносилось ее дыхание. Я погладил ее по тяжелым волосам. По мере того как ночь растворяла облик Эльвиры, она превращалась во что-то неясное, сотворенное из запаха тела, шелковистости волос и чисто женского дыхания – более короткого и легкого. Весь этот долгий вечер и ночь, пока я не забылся сном на рассвете, я вновь был с Агнессой. Во мне рождались слова, мне являлись образы, а утром, стоило сесть за стол и начать писать, все вернулось.

* * *

Десять лет прошло, а я отчетливо помню тот миг, когда впервые увидел ее. Это случилось через два дня после моего прибытия в Сомюр. Я как раз отдавал распоряжения одному из своих торговых агентов, спешно прибывшему из Тура. Мне, в частности, надо было решить, как быстро и надежно доставить сюда неограненный алмаз, который я неосмотрительно пообещал привезти через четыре дня.

Я не склонен к затворничеству. Впрочем, я мог бы быть затворником, но жизнь не предоставила мне такой возможности, я все время проводил в разъездах, а все мои бумаги следовали со мной в дорожном сундуке. Я работал везде, где оказывался по воле случая. Мне доводилось принимать поставщиков даже лежа в постели; сдвинув колени, я подписывал бумаги, а они стояли рядом, держа шляпы. Но когда позволяла погода, я предпочитал устроиться на свежем воздухе. В те дни в Сомюре дул южный ветер, неся горячий воздух с песчаной пылью. Под сенью деревьев в саду замка было чудесно, мне вспомнились дни, некогда проведенные в Дамаске. Я велел принести письменные принадлежности. В рубашке, с непокрытой головой, я диктовал, расхаживая взад-вперед, а мой агент записывал. Он не захотел раздеться и, сидя на каменной скамье, отирал пот со лба и вздыхал.

Вдруг раздался звонкий смех. Мы находились в тени, и приближавшиеся к нам девушки, ослепленные солнцем и занятые разговором, нас не видели. Они были еще довольно далеко. В тесно сбившейся на ярком свету группе их было пять или шесть. Но я видел только одну, вокруг которой, казалось, кружили все остальные, словно ночные мотыльки, летящие на огонь. Девушки следовали за ней, а извилистый путь по саду пролегал по желанию той, у которой была на то власть. Уже недалеко от нас она наткнулась на упавшую с дерева грушу. Девушка остановилась, а вслед за ней остальные. Ногой она толкнула пожухший плод и, взглянув на деревья, под сенью которых сидели мы, воскликнула:

– Смотрите, там есть еще!

Она направилась к грушевым деревьям, но почти тотчас, ступив в тень, увидела меня и замерла. Я видел ее впервые, но сразу понял, что это она.